— Снегирь, вставай, а то задохнешься, к такой-то матери, — голос звучал хрипло, и так свербело в горле, что сдержать кашель Грубер не смог.

Сразу с двух сторон возникло колебание пыльной завесы, кто-то завозился, пытаясь подняться на ноги. Грубер уже прокашлялся и теперь старательно пялился сначала на одно место, затес на другое, пытаясь первые мгновения понять, как Снегирь может возиться, поднимаясь, сразу с двух сторон, и не начались ли у него снова проблемы со зрением, но спустя мгновение до него дошло, что он не видит, как Снегирь пытается подняться, а слышит его возню, а значит со зрением все в полном порядке, и дело тут совершенно в другом. Подняв автомат, молясь про себя, чтобы тот не заклинило в самый неподходящий момент, потому что количество оседавшей на него пыли превышало все мыслимые нормативы, Грубер напряг слух, пытаясь определить, с какой стороны находится его друг, а с какой кто-то еще, пытающийся подняться, но как ни странно не издающий практически ни звука. И тут справа от него раздался надсадный кашель, словно Снегирь пытался часть легких выкашливать, а вот слева раздалось такое знакомое урчание… Пыль тем временем стремительно оседала, перестав скрывать от посторонних взглядов, кто же еще прячется за этой завесой, и как только проявились очертания… Грубер даже не сразу понял, кто именно едва им на головы не свалился в самом прямом смысле этого слова, как только измененный пришел в движение и заурчал, он вскинул автомат и выстрелил туда, где у измененного чисто теоретически должна быть голова. Автомат не подвел. Выстрелы прозвучали неестественно громко, а выпущенные практически в упор пули пробили защиту и вышли через споровый мешок, вырывая клочки плоти, вперемешку с темно-серыми нитями паутины. Постояв пару секунд, измененный рухнул на землю, снова подняв тучу пыли. Грубер предусмотрительно закрыл лицо полой расстегнутой куртки и подошел к убитому им существу, предусмотрительно выставив вперед автомат, чтобы при самом плохом раскладе сделать пару контрольных выстрелов. Убедившись, что тот окончательно мертв, Грубер поставил автомат на предохранитель и закинул его за спину, и только после этого подошел к прокашлявшемуся Снегирю.

— И кто это был? — голос Снегиря звучал хрипло, надсадно. Говорить было больно, во время кашля он здорово перенапряг глотку и, похоже, сорвал голос.

— Топтун, — Грубер задрал голову и посмотрел наверх, чтобы оценить дыру, через которую в пещеру проникал слабый солнечный свет. — Здесь явно какая-то дичь творится, которой нет нормального объяснения.

— Надо шевелить булками, — Снегирь вытер рукавом рот, в уголке которого появилась тягучая слюна, которую он не сумел сплюнуть. — Что бы тут не происходило, это явно не к добру. Кстати, что происходит с кластером, нарушение которого Чинку и его помощникам не удается исправить? — Грубер перестал таращиться на дыру в потолке и посмотрел на друга.

— А ты сам не помнишь? Вроде бы Чинк говорил однозначно, что такие кластеры сбрасываются в отстойник, — они обменивались короткими рубленными фразами, потому что говорить было все еще больно, горло у обоих саднило, и хотелось кашлять.

— Я-то помню, мне просто стало интересно, помнишь ли ты, что такое отстойник, и как он на тебя действует? — Снегирь вытащил фляжку с живчиком и сделал несколько глотков. Сразу же полегчало, а в голове начал крутиться только один вопрос, а почему он сразу не догадался применить самое универсальное средство Улья против всех болезней? Протянув фляжку Груберу, он дождался, когда тот выпьет живительную жидкость и снова спросил. — Ну что, помнишь?

— Помню, не нагнетай, — Грубер махнул рукой. — И вот это все как раз вписывается в теорию о том, что началась подготовка кластера к ликвидации. А это значит…

— Что у нас почти совсем не осталось времени, — закончил за него Снегирь.