Мокрые занавески надо было пропустить через древнюю машинку для отжимания. Тяжкий, изнурительный труд. Невдалеке во дворе мама пела, отстирывая в мыльной воде очередную стопку одежды.

Затарахтел двигатель. Лени разогнулась, потирая нывшую поясницу. Захрустели камни, булькнула вода в луже… из-за деревьев выкатил старенький «фольксваген» и остановился во дворе. Папа наконец-то расчистил дорогу!

Папа посигналил. С деревьев сорвались птицы и всполошенно заголосили.

Мама подняла глаза от стирки, приставила руку козырьком ко лбу. Прикрывавшая ее белокурые волосы бандана промокла от пота, бледное лицо в красном кружеве комариных укусов.

— Ура! Получилось! — воскликнула она.

Папа вылез из автобуса и махнул им рукой:

— Кончай работу, Олбрайты! Поехали кататься!

Лени буквально завизжала от восторга. Она была рада-радешенька отдохнуть от этой каторги. Девочка схватила в охапку выжатые занавески, отнесла на веревку, которую мама натянула меж двух деревьев, и повесила сушиться.

Лени и мама со смехом уселись в старенький автобус. Все вещи были уже в доме (несколько ходок туда-обратно с тяжелыми сумками), так что на сиденьях валялись только журналы да пустые банки из-под кока-колы.

Папа с трудом включил первую передачу: рычаг переключения скоростей разболтался. Автобус закашлялся, как старик, затрясся, загремел и, проваливаясь то одним, то другим колесом в ямки, описал круг по двору.

Лени увидела подъездную дорожку, которую папа расчистил.

— Дорожка уже была, — пояснил папа, перекрикивая вой мотора, — просто ивняком заросла. Я все вырубил.

Проехать можно было, но впритык, так как дорожка оказалась чуть шире автобуса. Ветки стучали в ветровое стекло, царапали бока «фольксвагена», сорвали их плакат, и он повис на дереве. Дорожка ухабистая, каменистая, зато грязи почти не было. Старенький автобус то пыхтел на подъеме, то с глухим стуком ухал в яму. Шины шуршали о голые корни и гранит.

Наконец они выбрались из густой тени на солнце, а подъездная дорожка перешла в грунтовку.

Миновали железные ворота Уокеров, столбик с табличкой «Бердсолл». Лени подалась вперед, ей не терпелось увидеть болота и взлетную полосу, с которых начинался Канек.

Город! Совсем недавно он казался Лени невзрачным поселком, а поди ж ты — пожила несколько дней в глухом уголке и оценила: в Канеке есть магазин. Там много чего можно купить, даже, наверно, шоколадку.

— Держитесь! — Папа свернул налево, в лес.

— Куда это мы? — удивилась мама.

— Надо поблагодарить родных Бо Харлана. Я привез его отцу бутылку виски.

Лени уставилась в замурзанное окно. Из-за слоя пыли все выглядело призрачным, как в тумане. На несколько миль вокруг, насколько хватало глаз, лишь лес да кочки. То и дело попадались машины, гнившие в высокой траве на обочине.

Ни домов, ни почтовых ящиков, хотя кое-где от дороги уходили в чащу грунтовые тропы. Если здесь кто и жил, то явно не хотел, чтобы об этом знали.

Дорога была каменистая, скверная, просто две разбитые тряские колеи. Чем выше они поднимались, тем гуще становился лес, так что и солнца не видать. Через три мили им встретился первый знак: ПРОЕЗД И ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН. ПОВОРАЧИВАЙТЕ ОБРАТНО. ДА, ВЫ. ТЕРРИТОРИЮ ОХРАНЯЮТ СОБАКИ И ВООРУЖЕННЫЕ ЛЮДИ. ХИППИ, ВОН.

Тропа обрывалась на вершине холма у знака СТОЙ, СТРЕЛЯТЬ БУДЕМ. ВЫЖИВШИХ ДОБЬЕМ.

— Господи Иисусе, — прошептала мама. — Мы точно не заблудились?

Дорогу им преградил мужчина с ружьем и встал, широко расставив ноги. Из-под грязной бейсболки торчали каштановые кудри.