— Значит, Бюро погоды уже какое-то время знает об этой буре? Здорово!

Дешвуд решил, что разговоров о погоде достаточно.

— Чем я вас испугал? — спросил он.

— Тот рисунок, который ты мне показал…

— Вот этот?

Дешвуд достал из саквояжа рисунок без усов.

Кузнец отвернулся.

— Это он пустил под откос «Коуст лайн лимитед», — тихо сказал он. — Только уши на твоем рисунке слишком большие.

Дешвуд обрадовался: он совсем близко. Он сунул руку в саквояж. Исаак Белл телеграфом велел ему связаться с полицейскими Южно-Тихоокеанской железной дороги, которых звали Том Криггс и Эд Боттомли. Криггс и Боттомли взяли Дешвуда с собой, угостили выпивкой, потом передали рыжеволосой в своем любимом борделе, потом накормили завтраком и отдали крюк, пустивший под откос «Коуст лайн лимитед». Теперь Дешвуд вытащил из саквояжа эту тяжелую чугунную штуку.

— Вы сделали этот крюк?

Кузнец мрачно посмотрел на него.

— Сам знаешь.

— Почему вы ничего не сказали?

— Потому что меня обвинят в смерти этих несчастных.

— Как его зовут?

— Он не представился.

— Если вы не знаете, кто он, почему убежали?

Кузнец понурил голову. Слезы заполнили его глаза и покатились по красным щекам.

Дешвуд не знал, что делать дальше, но чувствовал, что заговорить было бы ошибкой. Не желая нарушать молчание, он повернулся к океану, надеясь, что кузнец продолжит исповедь. Плачущий кузнец принял молчание Дешвуда за осуждение.

— Я не хотел плохого. Никому не хотел вреда. Но поверят не мне, а ему.

— Почему вам не поверят?

— Я только кузнец. А он важная птица. Ты бы кому поверил?

— Что за птица?

— Кому бы ты поверил? Пьянице-кузнецу или сенатору?

— Сенатору? — в полнейшем отчаянии повторил Дешвуд. Вся его работа, все поиски, вся погоня за кузнецом привели к сумасшедшему.

— Он всегда держался в темноте, — прошептал Хиггинс, смахивая слезы. — В переулке за конюшней. Но парни распахнули дверь, и свет упал ему на лицо.

Дешвуд помнил переулок. Помнил дверь. Представлял себе свет. Он хотел поверить кузнецу. Но не мог.

— А где вы видели сенатора раньше?

— В газетах.

— Похож?

— Как две капли воды, — ответил Хиггинс, и Дешвуд решил, что кузнец убежден в том, что говорит, так же сильно, как винит себя в крушении «Коуст лайн лимитед». Но вера не обязательно делала его нормальным. — Человек, на которого я смотрел, точно эта шишка, сенатор. Вот не мог быть он, а был… а коли так, я понял, что попал в переплет. В большие неприятности. Неприятности, которые сам себе устроил. Собственными руками.

Плача все сильней, тяжело дыша, он поднял мокрую от слез лапу:

— Те люди погибли из-за работы этих рук. Машинист. Кочегар. Парень из профсоюза. И мальчонка…

Ветер задрал подол монашеской рясы Хиггинса, и кузнец посмотрел вниз, на скалы, как будто те обещали мир. Дешвуд не смел дохнуть, словно простой вопрос: «Какой сенатор?» мог заставит Джима Хиггинса броситься вниз.

Осгуд Хеннеси кончил распекать своих банкиров за дурные вести с Уолл-стрит и перешел к юристам, когда совещание прервали. Вошел низкорослый дружелюбный парень в жилете, с галстуком-шнурком, в белом стетсоне, со старомодным пистолетом 44 калибра на бедре.

— Прощу прощения, джентльмены. Простите за помеху.

Юристы железной дороги подняли головы, на их лицах появилась надежда.