Голоса лыжников и гул двигателя мгновенно затихли. Снег бесшумно ложился на шерстяную одежду. Было так тихо, что они отчетливо различали звуки того, как металлические кромки лыж режут снег, слышали свое дыхание и стук сердец. Ганс прошел вниз по склону около мили, и они остановились под навесом, образованным выступом скалы. Здесь лежали легкие самодельные сани.

Сани были переделаны из носилок Робертсона — складных носилок особой конструкции из дерева и брезента, предназначенных для переноски раненых моряков по узким переходам корабля. «Сани» поставили на лыжи; Ганс тянул их за веревку, обвязанную вокруг пояса. Веревкой он обмотал и лыжную палку, которой пользовался, чтобы тормозить на спуске. Прошел еще милю по другому, более пологому склону. У начала крутого подъема они прикрепили к полозьям тюленью шкуру. Ворс, направленный назад, увеличивал трение и помогал подниматься, не соскальзывая на крутых местах.

Теперь снег валил очень густо. Именно он позволил Гансу заработать золотые франки. Американец легко мог бы идти по компасу. Однако компас не гарантировал, что он не собьется с курса под ударами ветра и не заплутает в лабиринте горных выступов. Но Ганс Грандзау, который ходит по этим горам с детства, умел определить, где он, по наклону какого-нибудь камня и по тому, как этот камень закрывает его от ветра.

Еще несколько миль они поднимались, спускались и снова поднимались. Часто приходилось останавливаться, чтобы передохнуть и очистить тюленью шкуру от льда. Уже почти стемнело, когда в снегу неожиданно появился просвет, и с вершины очередной гряды американец увидел освещенное окно замка.

— Давайте сани, — сказал он. — Отсюда я пойду один.

Немец услышал в его голосе стальные нотки. Ганс не стал спорить, передал клиенту веревку от саней, пожал мужчине руку, пожелал удачи и начал прокладывать след в темноте, направляясь к деревне далеко внизу. Американец пошел на свет.

АРТИЛЛЕРИЯ ПРОЛЕТАРИАТА

Глава 1

Железнодорожный полицейский, глядя, как ночная смена уходит в неровное жерло туннеля, гадал, сколько пользы может приносить Южно-Тихоокеанской компании одноглазый, хромой шахтер. Комбинезон и фланелевая рубашка у шахтера были обтрепанные, заношенные, ботинки — стоптанные и тонкие, как бумага. Края потрепанной шапки отвисали как у клоуна, а свой тяжелый молот бедняга тащил так, словно не в силах был его поднять. Что-то здесь не вязалось.

Полицейский был пьющий, лицо его так разбухло от дешевого виски, что глаза почти заплыли. Но эти глаза были острыми, на диво живыми и полными надежды и веселья — несмотря на то, как низко он пал, до службы в самом презираемом в стране подразделении полиции, — и очень наблюдательными. Он сделал шаг вперед, почти решившись проверить. Но в этот миг могучий молодец, румяный нескладеха только что с фермы, забрал у старика молот и понес. От такого доброго поступка хромой, с повязкой на глазу старик показался полицейскому совсем уж старым и безвредным. Но он был вовсе не безвреден.

Впереди в скале темнели два отверстия: главный железнодорожный туннель и рядом — меньший туннель, «первопроходческий», проделанный раньше большого для разведки маршрута, подачи воздуха и отвода воды. Оба туннеля были укреплены деревянными опалубками, не дающими камням падать на людей и вагонетки, идущие внутрь и наружу.

Из тоннеля выходила дневная смена: усталые люди направлялись к рабочему поезду, который отвезет их в поселок, к столовой. Рядом пыхтел паровоз, он вез вагоны, нагруженные шпалами. Упряжки в десять мулов тянули фургоны, передвигались дрезины, и всюду висели облака пыли. Место далекое, два дня кружного пути по железной дороге от Сан-Франциско, но не уединенное.

Телеграфные провода на шатких столбах соединяли вход в туннель с Уолл-стрит.