— Я рассчитываю на твою помощь, — заявил он твердо.

— Мою? — удивилась Сильвия. — Но что я во всем этом, по-твоему, понимаю?

— Да ты только что прекрасно показала, как ничего не понимаешь. И… — он поднял руку ладонью вверх, как бы отсекая всякую возможность возражать ему, — у тебя глаз на все красивое. Этот дом — женского рода. Я это чувствую, а ты? И поэтому здесь нужно женское прикосновение.

— О, Никос… — Сильвия заглянула в его черные глаза и убедилась, что он совершенно серьезен. Это ей польстило, но вместе с тем испугало. — Ты самый несносный человек, которого я знаю.

— Значит, ты не говоришь «нет»?

— Прямо не знаю…

— Ну, обдумай все. Пожалуйста…

Он взял ее подбородок в свои квадратные загрубевшие ладони, пахнущие типографской краской после работы с чертежами. Сильвия ощутила на своих скулах частички штукатурки, прилипшие к его пальцам, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее.

Его теплые губы крепко прильнули к ее губам.

«Боже, — подумала она в ужасе, — что это со мной? Я сошла с ума! Тридцать лет назад он уже целовал меня. Именно так, как сейчас. И вот все начинается снова? Не может быть! Мы всего лишь старые друзья, ничего больше. И никаких глупостей…»

Но то был голос рассудка — сердце Сильвии оказалось не в силах совладать со сладостным всепокоряющим чувством, нахлынувшим на нее. На душе сразу сделалось тепло. Так тепло, что ей показалось: она притягивает к себе лучи июньского солнца, проникающие через открытое окно. Так притягивало солнце увеличительное стекло, с помощью которого она в детстве выжигала свое имя на деревяшках.

Уже много-много лет она не испытывала ничего подобного!

«Господи, с чего это я взяла, что слишком стара для любви?» — удивилась она.

А Никос? Выходит, подумала Сильвия, он ждал все это время, пока, по его мнению, она не созреет для ответного чувства?

Она слегка отклонилась назад, чтобы прочитать ответ в глазах Никоса. Сомнений, однако, не было: его глаза ясно говорили: «Да!» Он действительно ждал все эти годы. Оба они теперь уже не те безрассудные глупцы, которые, презрев всякий стыд, с жадностью бросались в объятия друг другу. Как давно это было! Им потребовались долгие годы, чтобы научиться уважать и по-настоящему ценить друг друга. Ценить, как принято между двумя людьми, двумя добрыми друзьями.

И вот сейчас этим поцелуем он напомнил ей, что она по-прежнему женщина, а он — мужчина. Его глаза сказали ей красноречивее любых слов: «Я здесь, рядом, если я тебе нужен, если ты готова…»

«Еще нет, — ответили ему беззвучно ее глаза. — Но, может быть, скоро буду. Да, думаю, совсем скоро».

Неожиданно Сильвии стало зябко. Косые лучи солнца переместились с того места, где они стояли на коленях, к противоположной стене, так что они оказались теперь в тени.

Откуда-то из этой тени опять вынырнула огромная кошка и, замерев, остановилась в дверях, глядя на них оттуда горящими глазами: белая шерсть дыбом, хвост угрожающе подрагивает. Сильвия даже вскрикнула от испуга.

— Не бойся, — успокоил ее Никос. — Она просто голодна, вот и все. Ждет, не найдется ли у нас для нее еды.

— У нее такой вид, будто она нас собирается съесть!

Кошка, словно услышав слова Сильвии, тут же исчезла, растворившись в глубокой тени.

Никос поднялся и протянул Сильвии руку:

— Вставай, дорогая. Я отвезу тебя домой, где никакие дикие кошки тебя уже не съедят.