Рядом с колодой потрепанных карт, старым кожаным кошельком и новенькой Библией матово сияло порванное жемчужное ожерелье, бывшее в день похорон на покойной сеньоре Долорес Эсперанса.
Мигель нервно улыбнулся и сунул руку в карман. Вытащил жемчужину, которую отыскал вчера на склоне, и бросил ее рядом. Жемчужины были похожи, как сестры близнецы.
* * *
Для официального опознания ожерелья лейтенант Санчес пригласил сеньора Хуана Диего Эсперанса, но тут же пожалел, что не догадался позвать кого нибудь помоложе. Старик опустился на колени прямо в солому, поднял ожерелье и прижал его к дрожащим губам.
– Да, это ее… – хрипло произнес он и с трудом удержался от того, чтобы не заплакать. – Могу я его забрать?
– Не сейчас, – преодолевая острое желание сказать «да», покачал головой Мигель. – Но сразу после суда – пожалуйста.
Молодому конюху немедленно связали руки найденным здесь же ремнем и под неусыпным наблюдением ищейки повели через всю усадьбу вниз, к ведущей в город дороге. Мигель проводил главного подозреваемого долгим взглядом, удовлетворенно вздохнул и вернулся к огромной, почти целиком засаженной розами клумбе.
Он верил чутью собаки, так точно приведшей его к основной улике. Кроме того, он знал, что преступники все чаще используют в качестве подручных детей. Нанять их можно за сущий пустяк вроде конфет, подозрений они вызывают меньше, могут болтаться где угодно и при этом вполне в состоянии оповестить об опасности главаря шайки каким нибудь знаком. Даже этот недоразвитый мальчуган вполне мог, например, дунуть в свисток. А ведь ищейка показала еще и на этого мрачного нетрезвого типа…
В общем, тут было над чем поразмыслить.
* * *
На этот раз отец его почему то не бил, но Себастьян не верил в счастливое избавление и поэтому сразу же после ухода полицейского схватил инструмент и принялся доделывать начатое.
Около получаса он не разгибал спины, хватая последние замотанные в мокрую мешковину черенки, стремительно высаживая их в горячую землю и обильно поливая теплой водой из бочек, лишь изредка поднимаясь и кидая косые взгляды в сторону конюшни. А потом снова пришел полицейский.
Он подошел прямо к нему и присел на корточки напротив.
– Где ты был позапрошлой ночью?
Себастьян молчал.
– Бесполезно, господин лейтенант, – подал голос несколько протрезвевший отец. – Это мой сын. Он у меня немой.
– Совсем?
– Как полено, – мрачно отозвался отец. – С самого рождения слова не сказал. Только кивать и умеет.
Полицейский недоверчиво покачал головой и уставился в глаза Себастьяна внимательным неморгающим взглядом.
– Ты знаешь, что такое конфеты? – спросил он.
Себастьян немного подумал и кивнул. Конечно, он видел конфеты на господском столе, там, на террасе, а прошлой весной сеньора Долорес даже дала ему одну. Она пахла очень и очень сладко, но не так, как цветы, и Себастьян и поныне хранил ее в жестяной коробочке из под чая, не отваживаясь съесть и лишь изредка доставая и нюхая.
– Тебе давали конфеты недавно? – заинтересованно наклонил голову полицейский. – Вчера, позавчера…
Себастьян отрицательно замотал головой.
– А что тебе давали в последнее время взрослые? Можешь показать?
Себастьян Хосе понимающе кивнул и побежал в дом, достал свою коробочку и вскоре бегом вернулся и протянул полицейскому единственное, что осталось ему от сеньоры Долорес. Тот осторожно развернул грязную полотняную салфетку и хмыкнул. На его ладони лежала маленькая, карманного формата, совсем новая Библия.
– Это по завещанию сеньоры Долорес, – опустился рядом на корточки отец. – Всей прислуге дали. |