Вначале боли почти не было. Бритт резал кожу мелкими быстрыми движениями и сразу мазал какой-то смесью, потом водил пальцем между порезами, тыкал длинными толстыми иглами, снова мазал, и лишь под конец дошел до раскаленного железа. При этом он явно пояснял свои действия Одноглазому, но, сучий сын, на бриттском. Каждое слово — на бриттском. И мне не нравилось, что имена Домну и Дану звучали так часто.

На вторую половину дня меня оставили в покое. Живодер намазал спину жгучей мазью, сказал:

— Лежать. Спина — нет! Рука нет!

— Да пошел ты!

Но это не было пыткой. Я даже не мог как следует разозлиться на Живодера. Он не собирался мучить меня, всего лишь сделать рисунок на моей спине. Думаю, он испытывал большие страдания, когда увечил свою кожу.

Каждый день Живодер проверял мои раны, некоторые углублял, если ему казалось, что они слишком хорошо заживают, в некоторые втирал какие-то смеси, от чего те горели и чесались, добавлял новые ожоги и порезы, пока спина не превратилась в сплошное месиво из мяса и боли. Одноглазый заразился от Живодера безумием и захотел украсить себе шрамами лицо, наверное, чтобы пустая глазница не так была заметна. Так что после работы надо мной Живодер медленно и аккуратно трудился над Одноглазым. Я заметил, что порезы он натирал не только лечебными мазями, порой он вгонял туда угольную пыль, и после заживления там оставались черные несмывающиеся линии. Значит, у меня будут не просто хитровывернутые шрамы. Не спина, а целый гобелен!

А по вечерам приходил Полузубый и выжигал мои мозги своими речами.

— Что посулил Харальд за твою храбрость? Дом? Хорошую кольчугу? Меч? Посватать за тебя достойную деву? Зачем ты это делаешь? А, может, ты ненавидишь бриттов? Наверное, кто-то из твоих родных погиб три года назад. А теперь подумай, что чувствует каждый из нас! Норды у нас отняли всё: честь, свободу, богов, семьи и нашу страну.

— Да насрать мне на Харальда. Он сделал нас изгоями, — в сотый раз говорил я, не вставая с лавки.

— А с каким заданием он послал тебя? Узнать, живы ли еще дикие бритты? Или, может, он направил тебя прямо в это поселение? Может, весной сюда придут сотни нордов, чтобы сжечь и эти дома? Живодер сказал, что с ним о том не говорили, что всё знаешь только ты.

Угу, нашел дурака. Если бы Живодер так сказал, то мне шкуру бы не разрисовывали, а срезали. Маленькими такими кусочками.

— Нет, Харальд не знает, где мы. В той битве у него погиб старший сын, и если бы он знал, то местные леса бы уже горели. Так чей ты, маленький норд? Кому ты служишь?

Я отвечал, а Полузубый сразу же забывал мой ответ и спрашивал еще раз. Через несколько слов еще раз. Даже мне начало казаться, что я вру, что моего отца зовут не Эрлинг, да и я вовсе не Кай. Чем чаще я повторял одно и то же, тем менее правдивым это выглядело. Дошло до того, что один раз за меня на все вопросы ответил Живодер на чистом нордском, ни разу не сбившись.

Полузубый словно и не искал правды. Может, он соскучился по нордскому языку? А то вокруг всё бриттский и бриттский. Вырос ведь Полузубый явно среди нордов.

— Думаешь, ты оскорбил наших богинь? Нет, ты оскорбил свою веру! Что есть Бездна? Бездна — это Домну, а Домну — это Бездна. У нордов нет богини, равной Дану, но есть Орса. Назвал бы ты Орсу сукой? Может, и назвал бы. Я тоже мог бы пройтись по каждому из нордских богов, я знаю их имена, слышал истории о них! Но не буду.

— Потому что наши боги сильнее.

— Разве Бездна сильнее Домну? Разве Амаэтон не равен Фольси? Или Гофанон уступает Корлеху?

— Вы проиграли, значит, ваши боги слабее! — хохотнул я и скривился от боли: Полузубый легонько хлопнул меня по спине.