Я невольно ухмыльнулся. Мы оставляли хирд за хирдом, дружину за дружиной позади себя, проскальзывая меж тварями, теперь же пришел наш черед. Нельзя отсидеться за чужими спинами!

Вокруг меня встали три десятка ульверов, отправленные Дометием, и я перехватил их нити. Теперь они не под фагром, а подо мной. И какие это были ульверы! Самые первые, еще Альриковы, Толстяк с Трехруким и осиротевшие львята. Псов и живичей Дометий оставил себе вместе с клетусовцами.

Мы побежали к черной твари, которую били уже дважды. Чем быстрее мы с ней расправимся, тем скорее поможем другим. Я с разбегу вогнал копье в бултыхающийся мешок, зная, что сердца могут быть где угодно, и вряд ли я попаду в одно из них. Одновременно со мной ударили и ульверы. Тварь завизжала так, что аж зубы заломило, и Квигульв врезал ей древком, как будто оплеуху отвесил. Мешок раззявил дыру и перехватил оружие так, что Синезуб не мог его выдернуть. Прежние твари не были столь быстры!

— Назад!

Но я не успел. Из тела выскочили черные острые шипы длиной почти что с копье Гейра, и два из них пронзили Сварта. Квигульв отскочил, оставив свое оружие твари.

— Руби их! — закричал Фродр.

Мой топор едва ли не сам вылетел из поясной петли и отсек первый шип. Пистос перерубил второй.

Раздался скрежет. На моих глазах копье из цельного железа, что застряло в теле твари, сминалось, будто гнилая ветка. Превратившись в комок, оно исчезло внутри Безднова отродья. Я тут же перекинул свое копье Квигульву, в его руках оно способно на большее. Живодер оттащил бледного Сварта назад.

Ульверы замерли в нескольких шагах от твари. Та, что мы убили в первый раз, тоже перевалила за пятнадцатую руну, только она не была столь сильной. Неужто это дыхание Бездны сделало ее такой?

— Вперед! — прорычал я.

Одним ударом срубил первую попавшуюся сосенку, быстро снес с нее ветки и с силой вогнал самодельное копье в упругое тело твари. Да, она размолотит дерево в один миг, зато у нас будет этот миг! Копья ульверов тоже погрузились в черную жижу: нырнули и сразу назад. Выскочивший шип я отбил топором. Меч Феликса вспорол твари бок, чернокожий львенок увернулся от шипа и вбил копье ровнёхонько в его основание. И снова тварь завизжала! Мы поранили уже два ее сердца.

И тут мое собственное сердце оборвалось. Погас огонь ульвера. Сварт? Но как? Почему так быстро? Ведь у нас же дары и силы сотен воинов…

Я оглянулся. Живодер отошел от тела нашего Полутролля: из двух ран Сварта вытекала густая черная жижа. Это были не просто шипы! Тварь успела влить через них свою кровь. И не пару капель, что смешались с человеческой кровью. Даже хельт не смог бы справиться с таким.

Копья рвали твариную тушу. Несколько ульверов прикрывали копейщиков и отбивали выскакивающие шипы, другие удерживали тварь свежесрубленными стволиками. Я со своим топором мог лишь отсекать лапы, что почти сразу растекались черными лужами. Мы молча забивали ее, и вскоре всё вокруг было забрызгано жижей. И не было прежнего восторга или радости от битвы. И единства от моего дара. И ощущения, что внутри клокочет огромная сила, что может расколоть скалы или осушить моря.

Сколько уже я держал стаю, не отпуская ни на миг? Сколько дней мы прошли, сливаясь со всеми дарами херлида?

Я привык. Стая уже вросла мне под кожу. И с каждым погибшим воином я становился слабее, терял частичку своей силы, мое тело тяжелело, мои глаза видели всё меньше, а чутье притуплялось.

Последнее сердце досталось Квигульву. Он разом поднялся на две руны.

Конунговы дружинники отчаянно отбивались от многолапой твари. Дометий с моими хирдманами рубил меховую. Вингсвейтары выбивали глаза у толстобрюхой. И лишь «истинное дитя Бездны» оставалось пока без противника.