— Знаю, — вымученно улыбнулся Рейневан. — Если ты заподозришь, что я донесу, то дашь мне по лбу, а в Стшелине скажешь, что я отдал концы из-за неожиданного прилива флюидов и скверного настроения.

Урбан Горн усмехнулся. Очень по-волчьи.

— Горн?

— Слушаю тебя, Ланселот.

— Легко заметить, что ты человек бывалый и опытный. А не знаешь ли случаем, у кого из властьимущих владение расположено поблизости от Бжега?

— Откуда бы, — Урбан Горн прищурился, — такое любопытство? Такая небезопасная в теперешние времена любознательность?

— От того, что и всегда. От желания познавать мир.

— Действительно! Откуда бы еще-то. — Горн приподнял в улыбке уголки губ, но из его глаз отнюдь не исчез блеск подозрительности. — Ну что ж, удовлетворю твою любознательность в меру своих скромных возможностей. В районе Бжега, говоришь? Конрадсвальдау принадлежит Хаугвицам. В Янковицах сидят Бишофсгеймы. Гермсдорф — владение Галлей... В Шёнау же, насколько мне известно, сидит подчаший Бертольд де Апольда...

— У кого из них есть дочь? Молодая, светловолосая...

— Ну, так-то уж далеко, — обрезал Горн, — я не забирался. Да и тебе не советую, Ланселот. Простое любопытство господа рыцари еще могут снести, но они очень не любят, когда кто-то слишком уж интересуется их дочками. И женами...

— Понимаю.

— Это хорошо.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

в которой Рейневан и его спутники въезжают в Стшелин в канун Успения Девы Марии и, как оказалось, точно на аутодафе. Потом те, кому должно, выслушивают наставления каноника вроцлавского кафедрального собора. Одни с большим, другие с меньшим желанием

За деревней Хёркрихт, поблизости от Вёнзова, пустынный до того тракт немного оживился. Кроме крестьянских возов и купеческих фур, стали попадаться конные и вооруженные люди, так что Рейневан почел за благо прикрыть голову капюшоном. За Хёкрихтом бежавшая по живописному березняку дорога снова опустела, и Рейневан облегченно вздохнул. Однако малость преждевременно.

Вельзевул в очередной раз показал великий собачий ум. До сих пор он не ворчал даже на проходящих мимо солдат, сейчас же, безошибочно чуя их намерения, он коротким резким лаем предупредил о вооруженных наездниках, неожиданно выехавших из березняка по обеим сторонам дороги. Потом зловеще заворчал, когда, увидев его, один из слуг, сопровождавших рыцарей, стянул со спины арбалет.

— Эй, вы! Стоять! — крикнул рыцарь молодой и веснушчатый, как перепелиное яйцо. — Стоять, говорю! На месте!

Ехавший рядом с рыцарем конный слуга всунул ступню в стремечко арбалета, ловко натянул его и уложил на ложе болт. Урбан Горн не спеша выехал немного вперед.

— Не вздумай стрелять в собаку, Нойдек. Сначала взгляни, рассмотри как следует. И сообрази, что ты когда-то уже ее видел.

— О раны Господни! — Веснушчатый заслонил глаза рукой, чтобы защититься от слепящего мерцания раскачиваемых ветром листьев берез. — Горн? Ты ли это в самом деле?

— Никто иной. Прикажи слуге убрать арбалет.

— Ясно, ясно. Но пса придержи. Кроме того, мы тут не случайно, а кое-кого ищем. Так что я должен спросить тебя, Горн, кто это с тобой? Кто едет?

— Для начала, — холодно сказал Урбан Горн, — уточним вот что: за кем ваши милости охотятся? Потому что если за теми, кто, к примеру, ворует скот, так мы отпадаем. По многим причинам. Primo, при нас нет скота. Secundo...

— Ладно, ладно, — веснушчатый уже успел рассмотреть священника и раввина, презрительно махнул рукой, — скажи только: ты их всех знаешь?

— Знаю.