— Ну чем я тебе помогу… — пробормотал Тимофеев. — Тридцатый все же век.

— Я знаю, — отвечал Фомин. — Спасибо, друг.

— Витя! — донесся до них голос девушки Светы. — Немедленно окунись в воду, а то сгоришь!

— Иду! — отозвался Тимофеев и виновато поглядел на Фомина. — Может, пойдем вместе, а?

— Да нет. А ты иди. Тебя ждут. Тебя есть кому ждать…

Понурившись, Тимофеев побрел к возлюбленной. Впервые в жизни он испытал какую-то неловкость от своего счастья. Это счастье озаряло ему жизнь, слепило глаза и порой мешало видеть, что не всем на белом свете так же хорошо, как и ему. И он проглядел беду лучшего друга.

3. Что сказала девушка Света

— Ну вот, — сказала девушка Света, легко касаясь прохладной ладошкой его кожи. — Плечи у тебя уже подрумянились. Скоро ты, Витенька, облезешь и станешь пятнистым, как ягуар.

— С Николаем плохо, — мрачно промолвил Тимофеев. — Он влюбился.

— Ты, наверное, хотел сказать — с Николаем хорошо? — и без того яркие глаза-сапфиры засияли сверх всякой меры. — Как интересно? В кого?

— Ты не знаешь, — сказал Тимофеев. — И это совершенно безнадежно.

— Безнадежно? — усомнилась девушка. — Для Фомина? Да Софи Лорен и та бы не устояла!

— Зачем ему эта бабушка? Все гораздо сложнее. Для него это все равно что влюбиться в Мону Лизу….

— Тимыч! — жизнерадостно верещал Лелик. — Посмотри, какой я Орка, кит-убийца! Всем ноги пооткусываю по самые уши!

— Не говори никому об этом, — попросил Тимофеев Свету. — Николаю и без того тошно. А тут все полезут с сочувствиями. И никто ему не поможет.

— Даже ты?

— Кажется, даже я. Но сидеть сложа руки тоже стыдно: товарищ в беде. Пойду я домой, Светик. Может быть, что и придумаю.

— Я с тобой, — решительно сказала Света.

— Нет, нет! — запротестовал Тимофеев. — Останься, пожалуйста! У тебя получается такой красивый загар, а когда еще нам выпадет такое лето?

— Тебе нравится мой загар? — чуточку смущенно и, однако же, не без гордости спросила Света.

— Ужасно! — со щенячьим восторгом признался Тимофеев. — Мне невозможно повезло, что я встретил тебя. Мне вообще невозможно везет, — на его лицо снова набежала тень. — Должно быть — за счет других…

Добравшись домой, мокрый от пота, он первым долгом врубил на всю катушку холодильник, работавший по совместительству кондиционером. Вскоре по комнате загудел морозный ветерок, на оконном стекле начала оседать влага. Тимофеев придвинул к дивану стол, разложил перед собой чистые листы бумаги и сел в позу полулотоса, как учил его медитировать Фомин. Полный лотос ему никак не удавался, а значит — не было максимальной самоотрешенности. В голову лезла всякая дичь. Вдобавок, Тимофеев сильно отвлекался на воспоминания о девушке Свете, о том, какая она красивая и добрая. И что Фомин нашел в этой Вике, что ему там пригрезилось?.. Раздосадованный на свою несобранность, Тимофеев выпростал из полулотоса затекшие ноги, прошел к холодильнику, достал оттуда кусок окаменевшего, со слезой, адыгейского сыра и съел, запивая чаем из вечногорячего в нарушение каких-то правил термодинамики самовара. Потом вытер пальцы о полотенце, сотканное из ориентированных силовых полей, и несколько раз стукнул себя кулаком по лбу.