Джим Гэллегер, унылый и разлохмаченный, сидел на постели и крутил в руках обезвреженный будильник. Его мучило раскаяние, усугубляемое жесточайшим похмельем.

Спустя несколько месяцев, в самый разгар учебного года, девушка Света принесла на лекцию по новейшей истории газетную вырезку и, пристроившись рядом с Тимофеевым, потеребила его за рукав.

— Витенька, — сказала она с хитрецой. — Помнишь гостиницу «Интурист»?

— Очень смутно, — признался тот. — Гораздо лучше я припоминаю наши с тобой каникулы.

— Тогда прочти!

В заметке, которую доставила Света, сообщалось о безымянном чудаке-изобретателе, который нечаянно создал генератор биологического излучения, способный устранять дискомфортные состояния человеческой психики, а сейчас занялся ни много ни мало как разработкой прибора для регулирования силы трения. Однако, не без иронии писал автор заметки, упомянутому чудаку нельзя отказать в предпринимательстве, поскольку все его «чудачества» тщательно запатентованы…

— Гэллегер! — засмеялся Тимофеев. — Частный чародей!

— Как же так? — возмутилась девушка. — Ты подсказал ему применение для бихевиоризатора, идею насчет трения, а вся слава ему? Когда же и о тебе будут писать в газетах?

Тимофеев задумчиво повертел вырезку.

— Разве это главное? — спросил он без особой уверенности.

— Ничего! — успокоила его Света. — Когда-нибудь о тебе непременно напишут! И это будет не какая-то газетная статейка. Это будет драматическая повесть, быть может — полная скрытого трагизма…

— Нет, — поразмыслив, возразил Тимофеев. — Не хочу никаких трагедий. С чего бы это нам вешать носы? Ведь у меня есть ты, а у тебя есть я. А это очень, очень и очень много!

Бой на Калиновом мосту

1. Что происходит с Фоминым

Тот берег реки едва угадывался в густом знойном мареве, и казалось, будто белый лепесток паруса ползет по самой ниточке горизонта. Николай Фомин следил за далекой яхтой с ревнивым любопытством. «В рейд бы сейчас, — думал он. — И шут с ней, с погодой, пусть и дождь, ненастье, снег с градом. Пусть колени соседа по кабине бронетранспортера все время угрожают твоему носу. Пусть… Зато цель ясна, и голова ясна тоже. А рядом локоть товарища, и товарищ не подведет. И знаешь, что почти все зависит только от тебя самого.» Он перевернулся на спину и уставился в высокую небесную синеву, чувствуя, как постепенно присыхает и с шорохом осыпается песок с его брюшного пресса, навеки лишенного порочных жировых отложений. Он был один. Совершенно один на огромном пространстве пляжа, хотя вокруг ни на минуту не смолкали веселые голоса, волейбольный мяч гулко бухал в твердые ладони, и спасатель со своей вышки трубно орал на любителей сверхдальних заплывов в мегафон.

Шумно отфыркиваясь и встряхивая кудлатой головой, подошел Тимофеев и повалился на песок. Он был влажен и так счастлив, что Фомину больше было на него смотреть.

— Коля, — сказал Тимофеев. — А от тебя уже дым идет.

— Я знаю, — коротко ответил Фомин.

— Пойди искупайся. Когда еще у нас будет такое лето? И будет ли?… Ведь корни пустишь.

Фомин приподнялся на локте и посмотрел на реку. Зайдя по пояс в воду, Дима Камикадзе, громоздкий и лохматый, как пещерный медведь, сосредоточенно топил повизгивающую супругу Тосю. На полупогруженном в речное дно бревне сидела девушка Света и булькала ногами в воде, а Лелик Сегал плавал перед ней кругами, изображая синего кита.