Фомин недоумевающе поглядел на него.

— Ну, тебе виднее, — промолвил он.

Это был лучший бросок в его жизни.

Тарбозавр прибавил прыти. Он скакал, как взбесившийся кенгуру. Он надвигался со скоростью и мощью тропического урагана. И некуда было отступить. Фомин вздохнул и прикрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса.

Его обдало порывом влажного ветра. Совсем рядом что-то с тяжким всплеском ухнуло в воду. И Фомин ощутил, что еще жив, хотя по его расчетам ему полагалось уже быть съеденным. Он разлепил веки.

Тарбозавр отплыл далеко от берега. Над грязно-зелеными волнами едва различалась его башка. Охотничий вопль ящера разнесся над рекой, словно пароходный гудок, внезапно сменившийся натужным бульканьем. Несколько пузырей воздуха вырвалось из глубины, и на поверхности Бурлана расплылось угольное пятно взбаламученного данного ила. Над Кощеевой Морокой сгустилась мертвая тишина, нарушаемая лишь голодным бурчанием в пустых желудках добрых молодцов.

— Что ты ему подсунул? — спросил Фомин.

— Одну свою старую безделушку. Генератор биологического излучения. Я подманивал им рыбу на археологической практике. Пришлось встроить туда усилительный контур и поменять параметры излучения. Ничего ящеру так не хотелось, как добраться до моего генератора. Бедолага…

Фомин вымученного улыбнулся:

— В тебе, Тимофеич, пробудился активист общества зашиты животных.

— Может быть, — промолвил тот. — Кто бы знал, как я хочу есть!..

19. Как они перешли Калинов мост

Калинов мост они перешли без приключений.

Вел он не на противоположный берег Бурлана, как ожидалось, а на каменистый островок, лишенный всяких проявлений жизни, до блеска омытый кипучими водами. В самом центре островка высилось мрачное сооружение из массивных гранитных плит, сильно схожее с невероятных размеров склепом. Обитать в нем представлялось не столько страшным, сколько неудобным. На серых стенах оседала водная пыль, в просторные щели свободно проникал жгучий ветер. И, конечно же, повсюду мотались тяжелые клочья уже порядком надевшего тумана.

— Лучшего местечка для Кощея и не придумаешь, — заметил Фомин.

Он едва удержался, чтобы по привычке не добавить: «Не нравится мне это».

— Слабо верится, что охраной этого замка ведал один-единственный динозавр, — сказал Тимофеев.

— Ну, для Осена и прочих богатырей местного производства вполне достаточно.

— Тихо здесь… Может быть, никакого Кощея и нет?

— Не будем терять бдительности. Народной молве следует верить. Мы уже едва не накололись, когда не поверили в поганое чудище. Если нам говорят, что это кощеева хоромина, будем исходить из того, что в ней живет некто, условно именуемый кощеем. И что держит в неволе красну девицу по имени Вика…

Тимофеев погладил одну из гранитных плит.

— Грубая обработка, — авторитетно констатировал он. — Но не традиционными орудиями типа рубила. Грани как бы оплавлены.

— А это, судя по всему, парадный вход, — сказал Фомин, указывая на просторный зазор между улегшимися валунами.

— Мне сдается, не следует просить разрешения у хозяина войти, — произнес Тимофеев.

И они проникли внутрь кощеева логовища.

Тусклый свет падал сквозь многочисленные щели на кривые, неряшливо отесанные ступени, что вели куда-то наверх. Тимофеев осторожно поставил ногу на нижнюю, и ему почудилось, будто она качнулась. Он обернулся к Фомину, чтобы поделиться своими сомнениями, но тот приложил палец к губам.