Тот недавно вернулся с работы, принял душ и разговаривал со старшим инспектором хотя и без удовольствия, но вполне благожелательно, на вопросы отвечал обстоятельно и без запинки.
— Да, полмиллиона мне бы не помешали, — сказал Шмуэль. — Но так уж… Вы знаете, что половину наследства Игаль потратил на эту дурацкую виллу?
— Кстати, кто теперь станет ее хозяином?
— Я, наверно, — пожал плечами Шмуэль. — Родственники в Беэр-Шеве вряд ли могут претендовать, родители — вы знаете — умерли рано…
— Скажите, — неожиданно переменил тему старший инспектор, — кто готовил ужин в тот день?
— Шмуэль, конечно. Я смотрел телевизор, а он готовил на кухне.
— Нет, все было не так, — вздохнул Беркович, — Послушайте, что я скажу. Первое. На ужин у вас были три вида салатов и суп из цветной капусты. Салаты — холодная закуска. Чтобы их приготовить, газ включать не нужно. Значит, только для супа. Если нужно сварить суп, зачем включать все четыре конфорки? Если ужин готовил Игаль, он бы так не сделал. Второе. Я говорил с людьми… Вы обожаете суп из цветной капусты, Игаль его терпеть не мог…
— Да, но когда я приходил…
— …и не умел его готовить, — продолжал Беркович. — Значит, суп варили вы.
— Он хотел сделать мне приятное и сам…
— Игаль не умел готовить суп, — повторил Беркович. — Он вообще не любил супы. Любые.
— Все, что вы говорите, совершенно бессмысленно! — воскликнул Шмуэль и добавил: — И доказать вы ничего не можете.
— Вы так думаете? Отпечатки пальцев — это доказательство, верно?
Он сделал паузу, внимательно разглядывая собеседника. Во взгляде Шмуэля мелькнуло беспокойство.
— Так вот, только ваши отпечатки оказались на большой коробке спичек и на зажигалке, эти вещи мы обнаружили в мусорном бачке, что стоял на улице, там, где вы оставили в тот вечер свою машину.
Шмуэль закусил губу.
— Это вы готовили суп и салаты, а Игаль смотрел телевизор. Я, кстати, и это проверил: с семи до девяти по первому каналу показывали баскетбол, ваш кузен обожал смотреть матчи, а вы вообще не любитель этого вида спорта. Так вот, он смотрел телевизор, а вы, сварив суп, погасили газ, но включили все конфорки, закрыли дверь из кухни — не столько, чтобы кузен не почуял запаха, сколько чтобы самому его не ощущать… В девять вы уехали, а перед уходом передали кузену коробку с сигарами — вы прекрасно знали, что он не утерпит, захочет закурить, не найдет в салоне ни спичек, ни зажигалки, отправится на кухню…
— Какая чепуха! — с ненавистью воскликнул Шмуэль.
— Вы убили его так же верно, как если бы сами втолкнули в кухню и зажгли зажигалку, — вздохнул Беркович. — Видите ли, это я тоже проверил. Никто, кроме вас и семейного врача, не знал, что Игаль не ощущал запахов. Ни на работе, ни другие знакомые… никому и в голову не приходило… А девушки у него не было — она бы, конечно, обратила внимание… Так что…
— Какая чепуха, — уже с меньшим жаром повторил Шмуэль.
Он так и повторял эти два слова — и на допросах, и в камере, и в суде.
УЖИН ВДВОЕМ
Они знали друг друга с детства. Вместе играли в солдатиков, вместе бегали в школу в соседний кибуц, вместе влюблялись — к счастью, не в одну и ту же девушку. Потом вместе были призваны в армию и даже служили почти рядом — Ицик Беккер в танковых войсках, Шмуэль Сильверман и Залман Меламед в пехоте, а Гай Штирнер был пограничником. |