Между тем земля не успела просохнуть после недавнего дождя. Да и на поверхности листьев все еще поблескивают капельки. Порхают с цветка на цветок пестрые бабочки, угрожающе жужжат занятые сбором меда темные мохнатые шмели, а на осине, что стоит одиноко посреди поляны, устроился черноголовый дятел и без устали долбит ее ствол.

Салават ощутил, как его очарованная душа сливается с природой, а из его растревоженного сердца так и рвется наружу песня восторга:

Юлай тем временем успел уже отъехать на довольно почтительное расстояние, как его резвый скакун внезапно приостановился, навостряя уши и притопывая, и вдруг, ни с того ни с сего, мотнул головой и заржал. Сивый конь Салавата ответил ему и тоже встал.

Отец с опаской огляделся по сторонам.

— Видать, неладное почуяли… Давай-ка, улым, проедем в ту сторону, посмотрим, что там, — позвал он сына.

Однако кони заартачились, не желая трогаться с места. Их беспокойное ржание встревожило лошадей, что паслись возле озера. Вожак-жеребец громко фыркнул, выгнул шею, словно гусак, и стал собирать свой косяк. Не подчинившихся его призыву кобыл, мирно пощипывавших вместе с жеребятами траву, он начал подгонять, покусывая некоторых из них за крупы.

— Никак волки в уреме? — предположил Юлай.

— Волки? Да вроде бы не видать…

— Мы-то можем и не увидать, да вот лошади их завсегда чуют. Глянь-ка, как дергаются!

— Верно, нас испугались.

— Да нет. Мы тут ни при чем. Кабы из-за нас, они б давно с места сорвались, не топтались бы на одном месте. Не иначе, как ждут нападения. Вон, смотри, уже приготовились. Скучились вместе, голова к голове, а кулунов посередке оставили. Пускай только попробуют волки напасть, они их задними ногами лягать начнут.

А те все не показывались. Молодняк и окружившие стригунков кобылицы притихли. Один лишь вожак, как и прежде, не находя себе места, беспокойно фыркал и нетерпеливо бил копытами.

Вскоре из лесной чащи показался оседланный конь. Заметив волочащегося за ним человека, одной ногой застрявшего в стремени, Салават вскрикнул:

— Атай, гляди!

Выскочивший им навстречу конь взвизгнул и шарахнулся от испуга в сторону, сбросив на землю окровавленное тело.

Юлай спрыгнул вниз. Подойдя к лежащему, он пощупал пульс и безнадежно махнул рукой.

— Наша помощь ему уже не понадобится, улым. Кончился…

— Знать бы, кто это, — сказал Салават.

— Судя по платью, из заводских башкортов. Его из ружья подстрелили. Пуля почти что в сердце угодила.

— А кто стрелял?

— Какой-нибудь солдат, кто ж еще!

— Яуыз! — с дрожью в голосе произнес Салават. — Что плохого сделал этот агай тому солдату?

Юлай не ответил ему. Лошади, сбившиеся в кучу, и те стояли неподвижно, как вкопанные. Но едва вдалеке раздались выстрелы, как они встрепенулись, заржали и тут же устремились всем табуном в степь. Под их копытами тряслась земля.

— Эй, Ход ай, что творится! — воскликнул Юлай. — Не зря лошади переполошились…

Отцовское настроение передалось и Салавату.

— Какие-то люди верхом едут! — заметил он вдруг.

— Где, где?

— Вон, смотри, с той стороны…

Приглядевшись к всадникам, Юлай побледнел.

— Так и есть, солдаты!..

— Чего им тут надо?

— Откуда мне знать, улым.

Отряд быстро приближался. Мчавшийся впереди унтер-офицер, едва не наскочив на Юлая, резко осадил взмыленную лошадь и, надрывая глотку, заорал:

— Кто такие?!

— Я — старшина Шайтан-Кудейской волости, — с достоинством представился Юлай, стараясь казаться спокойным.