— Ва-а-а-а!!! — Подумав, что его настигли чудовища, Могамигава вскочил, как помешанный в предсмертной муке, и, замахав руками, бросился было дальше, но чуть не налетел на чесоточное дерево и завыл: — У-у-у! О-о-о! — Ничего вразумительного он вымолвить не мог.

Один из тапиро-кабанов с ходу угодил в объятия обвившей чесоточное дерево висячей ползучки и отдал концы. В считанные секунды его морда стала разлагаться, вытекли глаза. Каждый из нас содрогнулся при виде этой ужасной агонии, ноги подкосились, и мы все втроём опустились на землю.

— Странно! — Немного успокоившись, я снова обрёл дар речи и, наклонив голову, указал на труп тапиро-кабана, — Висячая колючка впивается в жертву только в самом начале, потом хватка ослабевает. Такой крупный зверь должен был вырваться. Тем более это самец. Если он выпустил свой белок — толку от него никакого. Колючка тут же бы вернулась в расслабленное состояние.

— А вдруг он сам ей сдался? — встрял в разговор Ёхати. — Может, у него так засвербело в одном месте из-за этого чесоточного дерева, а потрахаться не с кем? Он и решил о колючку потереться. А уж тут только начни… Она его раз за разом… Силы все вышли, он и околел. Вот как, по-моему, дело было.

— Хм-м. А ведь в этом что-то есть, — Я пристально посмотрел на Ёхати. — И почему ты так подумал?

— Ну как?.. — рассмеялся он, — Меня самого сейчас так разбирает от этого дерева. Я уж начинаю думать, не завернуться ли разок в колючку!

— Ты же кончил уже раз семь или восемь и теперь опять?!. — скривился Могамигава. — Ну и тип!

— Очень может быть, что из-за чесоточного дерева все животные в этих джунглях, не говоря уже о тех, что мы сейчас видели, возбуждены, — проговорил я, поднимаясь с земли и кивая Могамигаве, — Здесь у них вроде публичного дома. Надо уносить отсюда ноги, да поскорее!

Удирая сломя голову, мы отклонились от прямого маршрута через джунгли. Я снова встал во главе отряда с компасом в руке.

Мы уходили всё дальше на запад и наткнулись на носатую сирену, у которой начались роды. Очень крупная самка залегла в корнях папоротниковой пальмы и тужилась, широко раскинув лапы. Из утробы матери уже показались выпачканные кровью голова и верхняя часть тела детёныша.

Остановившись, Могамигава наклонился и шепнул мне на ухо:

— Похоже, мы на звериной тропе. Чего ей вздумалось здесь рожать, на самом проходе? Здесь же не её логово.

— У неё нет природных врагов, — ответил я, — Лучше посмотрите, какая голова у детёныша! Не очень-то он похож на носатую сирену. Скорее это помесь сирены и той зверюги вроде медведя, которую мы видели.

— Никак не разродится.

— Да. Детёныш слишком большой. Мать может умереть, — кивнул я. — У неё сильное кровотечение.

— Но тогда и детёныш погибнет. Без материнского молока. А больше его никто кормить не будет — он же гибрид.

— Всё правильно. — Потянувшись, я внимательно осмотрел детёныша и обернулся к Могамигаве, — Не он первый, не он последний. Такие, наверное, постоянно рождаются и умирают в этих джунглях. Жалко их! Ладно, идём дальше. Скоро стемнеет.

— Минутку! — Могамигава положил ладонь мне на грудь, останавливая меня. — Смотрите-ка!

С дерева, под которым лежала умирающая носатая сирена, на паутине, тянущейся из зада, быстро спускался паук-нянька. Что он собирается делать? Мы стали внимательно наблюдать.