|
Чтобы рассеять неловкость, он спросил: "Мы ведь прежде не встречались, правый?" "Я тут прежде никогда не бывал. Меня сюда привели", - ответил Тритт. Оба они прекрасно знали, что произошло: их встречу устроили нарочно. Кто-то (пестун, думал Ун тогда, но позже он понял, что это был один из Жестких) решил, что они подойдут друг другу - и не ошибся. Интеллектуальной близости между ними, конечно, не было. Да и откуда? Ведь Ун стремился учиться, стремился постигать как можно больше нового - это было для него главным и, если не считать триады, единственным, что занимало все его помыслы. Тритт же вообще не понимал, что значит "учиться". Все, что Тритт знал, он знал изнутри, и не мог этому ни научиться, ни разучиться. В те первые дни Ун, с упоением впитывая сведения об их мире, о его Солнце, об истории и устройстве жизни, обо всех "о", какие только существовали во вселенной, не выдерживал и начинал рассказывать о них Тритту. Тритт слушал безмятежно, явно ничего не понимая, но ему нравилось слушать, а Уну нравилось излагать свои знания, хотя бы и впустую. Но именно Тритт, подчиняясь заложенной в нем потребности, бессознательно стал организующим началом триады. Ун прекрасно помнил тот полдень, когда после краткого обеда принялся было сообщать Тритту сведения, которые узнал за утро. (Их более плотное вещество поглощало пищу так быстро, что им достаточно было просто прогуляться на солнце, тогда как эмоционали грелись в его лучах часами, свертывались и разреживались, словно нарочно стараясь затянуть этот процесс.) Ун, попросту не замечавший эмоционалей, говорил так, как будто кругом никого не было, но Тритт, который прежде только молча смотрел на них, теперь вдруг утратил обычную невозмутимость. Неожиданно он приблизился к Уну почти вплотную и выбросил протуберанец с такой поспешностью, что это оскорбило чувство формы, присущее Уну как всякому рационалу. Ун как раз впивал на десерт теплый ветерок, и небольшой участок его верхнего овоида замерцал. Тритт с видимым усилием уменьшил плотность протуберанца и приложил его к мерцающему пятну, заполняя пустоты там, где верхний слой оболочки Уна был разрежен. Ун с неудовольствием отстранился. Эти детские игры были ниже его достоинства. "Не надо, Тритт", - сказал он раздраженно. Тритт недоуменно помахал протуберанцем. "Но почему?" Ун уплотнился, как мог, стараясь сделать оболочку совсем жесткой. "Я не хочу". "А что тут такого?" - продолжал недоумевать Тритт. Ун сказал первое, что пришло ему на ум: "Мне больно". (Собственно говоря, это было не так. Во всяком случае, не физически. Но ведь Жесткие всегда старались избегать прикосновения Мягких. Случайное взаимопроникновение оболочек причиняло им сильную боль. Правда, если быть честным до конца, строение Жестких заметно отличается от строения Мягких. Они попросту совсем другие.) Тритт не поверил. Он инстинктивно знал, что тоже ощутил бы эту боль, а потому сказал обиженно: "Не обманывай!" "Видишь ли, для синтеза нужна еще эмоциональ". И Тритт сказал: "Так давай подыщем себе эмоциональ". Давай подыщем! Прямолинейность Тритта была поразительной. Ну, как ему объяснить, что на все есть свой порядок? "Это не так просто, правник мой", - начал он мягко. Но Тритт нетерпеливо перебил: "Пусть ее найдут Жесткие. |
