— А твоя мама любит рыбу? — внезапно спрашивает он меня.

— Терпеть не может, — озадаченно отвечаю я. — А что?

— Да так… — отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: — А волосы она длинные носит?

— Ты же видел фотки.

— Ну мало ли…

— Недлинные, как у меня примерно.

— Ясно. А…

— Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.

Он разоблачённо вздыхает.

— Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе так непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.

— Если бы мы были на Земле и ты такое отчудил, я бы вообще не знала, что и думать. Понимаешь, я ведь не заставляю тебя с ней общаться постоянно. Я знаю, какие бывают пожилые люди неприятные, у меня для этого бабушка есть. Просто я думаю, что она заслуживает знать, что с её сыном всё в порядке, ведь это каждой матери важно. Она-то от тебя не отрекалась.

— Нет, — задумчиво соглашается он, — не отрекалась. Но и не приехала из Худула, когда я был ранен.

— А ей сразу сказали?

— Ей и отцу сказали одновременно. Не совсем сразу, но быстро… Кстати, помнится, ты очень резко высказывалась обо всех моих друзьях, которые за меня не вступились. А ведь она тоже не вступилась. И что ты об этом думаешь?

— Я не знаю, — тихо говорю я. — Если бы я знала, что она за человек, у меня могли бы быть предположения…

— Но ты не набрасываешься на неё с руганью, хотя она поступила точно так же, как все?

Я кошусь на Азамата. Он явно нервничает, но гнёт свою линию. Это, в общем, хорошо, если он наконец начинает осознавать, что не заслужил своего изгнания. Однако с матушкой и правда что-то не так. Женщины у них странные, конечно, но чтобы вот так бросить своё чадо? Может, она пыталась повлиять на отца, только Азамат об этом не знает?

— Я не верю, что она совсем ничего не пыталась сделать для тебя. И пока я её своими глазами не увижу, и своими ушами не услышу от неё, что ей не интересна твоя судьба, я не поверю.

Он пожимает плечами, а потом вдруг нагибается и целует меня в макушку.

— Мне очень хочется надеяться, что ты права, — тихо говорит он. — Раньше я всегда думал, что мать меня любит. А потом вдруг оказалось, что я этого не заслуживаю. А когда появилась ты, всё снова повернулось с ног на голову, и теперь получается, что я вроде как ни в чём не виноват, а она… В общем, наверное, я просто боюсь. Я в молодости всё похвалялся тем, что ничего не боюсь, а Унгуц мне всегда говорил, мол, придёт и твоё время бояться, и вовсе не там, где ты ждёшь.

Кажется, я тут уже лишняя. В те редкие моменты, когда Азамат принимается анализировать свои чувства, он почему-то обязательно делает это вслух, хотя может напрочь забыть, что я нахожусь рядом и всё слышу. Иногда это бывает забавно. Например, когда он только начал вести тренировки, я регулярно заставала его расхаживающим по комнате и рассказывающим самому себе, какими словами он про себя называет те или иные ситуации во время боя и как их лучше классифицировать — а потом он удивлялся, откуда это я так хорошо разбираюсь в происходящем «на ринге», ведь не сошёл же он с ума, чтобы женщину грузить боевыми стратегиями.