Постояв на улице еще с минуту над телом убитого, он, тяжело вздохнув, поспешил вверх к Михайловской площади. Поспешил, однако то и дело останавливался и вслушивался, не желая нагнать случайно телегу с красноармейцами и реквизированной дорого́й, ценной мебелью.

В дом зашел в начале третьего, окутанный неприятными, сгущенными ночной влажностью запахами неубранных улиц. Снял стеганую ватную куртку, понюхал ее перепуганно. Показалось, что впитала она в себя всё это нервирующее уставшую душу амбре. Снова надел, чтобы согреться. Сил хватило лишь на то, чтобы в печке три полена зажечь, отчего, конечно, будет больше теплого запаха, чем тепла. Но не сидеть же у топки до утра! Штаны Самсон снял, а спать лег в двух парах кальсон и в вязаном свитере, надетом на теплую зимнюю рубаху.

Однако выспаться не получилось. За окном только засерел мартовский жиденький рассвет, как в дверь грубо заколотили. Точно так, как накануне, когда приходили красноармейцы, регистрировавшие швейные машинки, находящиеся в частной собственности. Но тогда после грубого стука прозвучал стук учтивый — от вдовы дворника. В этот раз ее рядом со стучащими, похоже, не было.

Пошатываясь, Самсон вышел в коридор, приоткрыл двери, и тут же его оттолкнули в сторону, а в квартиру что-то внесли. Все это происходило в полумраке. Электричества еще не было, как и солнца за окном, а зажечь свечу сонный хозяин квартиры не додумался.

Но он заметил, что визитерами опять были военные красноармейцы в своих мышиного цвета шинелях. Топот их сапог скапливался в голове, вызывал боль. Самсон прижал под бинтом голую ушную раковину, отступил назад. И тут перед его лицом вспыхнула спичка, и кто-то всмотрелся в его глаза. Этот кто-то, низенький, прищуренный, показался знакомым.

— Здоров, барин! — сказал он. — Мы у тебя были, помнишь?

Самсон кивнул.

— Это пока вещи свои занесли, три ящика. Не чипай! А позже заселимся! Нам командир бумажку дал. Всё по закону!

И он протянул Самсону мятый обрывок бумаги.

В квартире внезапно стало тихо, но на улице за окном заржала лошадь и послышался тележный скрип колес.

Умывшись, Самсон оделся. Спустился на первый этаж, постучал к вдове.

Она уже не спала, встретила на пороге с керосиновой лампой в руке, но в квартиру не пустила.

— Они сказали, что ко мне вселятся! — пожаловался Самсон.

— Ну а что я могу, — вздохнула она. — Может, вашего папеньки друзья какие остались, которые помочь могут?!

— Ладно, извините! — Самсон развернулся, ступил на первую ступеньку, она жалобно скрипнула.

Как только вернулся в квартиру, дали электричество. Под стенкой в коридоре стояли три военных ящика без замков. Он поднял крышку ближнего. Сверху лежала бархатная портьера. Самсон приподнял ее край и увидел серебряный подсвечник, деревянные колодки для обуви, сапожный молоток, коробку фотоаппарата…

Вспомнил о бумажке, полученной от низенького красноармейца. Прочитал: «Сим подтверждаю, что красноармейцы Цвигун Антон и Бравада Федор определяются на постой по адресу Жилянская, 24, квартира 3. Проживатели квартиры обязаны их кормить и обеспечить тремя сменами нижнего белья, не считая двух смен белья постельного». В конце: «Комиссар» и неразборчивая подпись, а поверх нее смазанная печать.

Самсон совсем сник. «Чем же я их кормить буду?» — задался он вопросом.

Пересчитал остававшиеся в доме «керенки», «думки» и карбованцы, нашел еще несколько царских банкнот и монет. Царские, конечно, в Киеве уже давненько не принимали, но кто его знает, деникинцы ведь недалеко и, по слухам, наступают! А сам Деникин — человек царский, если они победят, то и деньги с двуглавыми орлами вернут.