Иванова подняла руку:

– «Прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». Надо спешить жить…

– Молодец! А вы куда спешите, Маслов?

Опустили глаза начштабы, и уши у них были, как у обычной шпаны – ярко-красные, огненные.

– На толкучку? Цигарками из ворованного табака торговать? Приходько тоже спешит-торопится, сразу в коммунисты. Ждут его в компартии, плачут: где же товарищ Санька? А товарищ Приходько портянки стирать ленится, с теткой ругается, не то и матерно. И ведь ваши кандидатуры отбирали особо, утверждали с директором, – без особых угрызений совести соврала Оля, – доверились вам…

Тишина висела – плотная, густая, душная.

– Ну, довольно, товарищи. – Оля опять хлопнула по столу.

– Как это? – спросила Светка тоненько.

– А так. Я никого не держу и никого не боюсь. За уши в светлое будущее тоже не потащу – хотите себе врать, вонять мумиями ходячими – ваше право. И галстуки можете снять, вопрос об исключении решим в особом порядке.

– Оля! – тихонько взвизгнула Иванова и тотчас закрыла рот ладошкой.

Ольга, решительно выдвинув подбородок, собирала со стола бумаги, карандаши, записную книжку – дурацкий свой дневник, в который надлежало записывать все наиболее яркое и интересное в жизни дружины, наблюдения, вопросы ребят, разговоры, настроения, – а там были только глупые рисунки и слова в столбик: «Нет смысла. Нет смысла. Нет смысла. Устала. Устала. Пусто. Пусто. Ну и пусть!» Укладывала все это в портфель.

И все-таки, в дверях уже, повернувшись, сказала:

– Кто желает жизнь новую начать, первый шаг к ней сделать – сегодня, после занятий вечерней школы, жду здесь.

– Но как же… – проскулил кто-то.

– Трусы могут не приходить! Кто не трус, того жду. Никто, кроме присутствующих, не должен знать. Пароль: «Будь готов», отзыв: «Всегда готов». Кто опоздает – пеняйте на себя, не пустим.

– Так закрыто же будет, – пискнула Светка, делая большие глаза, – как же?

– Как хотите, – отрезала неузнаваемая Ольга, – считайте это проверкой. У меня все. Свободны.

И, захлопнув дверь, удалилась.

* * *

Расчет был вернейший. Всем было прекрасно известно, как проникнуть в помещение школы. При желании – проще простого: через те же вечно открытые окна уборных на первом этаже. Ни сторожа, ни решеток-ставней на окнах не было и в помине. Единственное по-настоящему ценное – дрова на подтопку, если совсем холодно будет, а трубы рванет, – директор Петр Николаевич хранил особо, за семью печатями в отдельном сарае. Вот там все было по-серьезному – замки плюс собака. В самом же помещении школы брать было откровенно нечего, стало быть, и охранять незачем.

Спешно призванный на помощь Колька одобрил:

– Толково придумано!

Когда они в четыре руки чертили карту района, чтобы успеть к вечерней тайной сходке, он все не переставал восхищаться:

– Я же сказал: ты сможешь! Твоя идея лучше моей. Орел, Гладкова! Это у тебя с детства, помнишь, ты нас на кладбище потащила? Вот-вот!

Триста лет тому назад, а то и тысячу… до войны, в общем, Ольга, уже тогда любившая всех организовывать и сплачивать, решила положить конец детской войнушке двор на двор.