– Сразу видно, что вы француз.

– Почему?

– Вы любите смеяться.

– Очень. А вы?

– Я не решаюсь.

– Почему?

– Вы прекрасно знаете, что у англичанок длинные зубы.

– Покажите ваши.

Она показывает.

– У вас чудесные зубы, – заявляю я, думая о зубах Берюрье. И добавляю: – Я бы хотел сделать из них ожерелье.

Мило болтая, мы доехали до Стингинес Кастл. Замок ужасно большой и важный. В нем три островерхие башни и гигантское крыльцо.

Мажордом, которого я уже видел в бинокль, выходит на крыльцо. Можно подумать, что он играет роль английского дворецкого в третьесортной постановке и немного переигрывает.

– С мисс не произошло аварии? – осведомляется он, даже не глядя на меня.

– Проколола две шины, Джеймс, – беззаботно отвечает Синтия. – Предупредите тетю, что я вернулась с французским другом...

Сочтя эту фразу представлением, главшестерка удостаивает меня кивком, от которого его позвонки жалобно скрипят.

– Это Джеймс Мейбюрн, наш дворецкий, – сообщает Синтия, увлекая меня в гостиную.

Не знаю, представляете ли вы себе зал Ваграм, но в любом случае позвольте вас заверить, что в сравнении с большой гостиной Мак-Геррелов он похож на писсуар.

Комнату освещают четырнадцать окон, а в камине можно было бы построить восьмикомнатный домик с гаражом...

Девушка указывает мне на диван.

– Садитесь, месье Сан-Антонио. В вас есть испанская кровь?

– Да, по линии друга моего отца, – совершенно серьезно отвечаю я.

Она фыркает.

– Вы очень веселый. С вами не соскучишься.

– Не знаю, что вам ответить, мисс. Особы, проводящие время в моем обществе, постоянно подавляют зевки.

Я закрываю рот, потому что восемнадцатая дверь большой гостиной открывается и, толкаемая похожим на надгробный памятник Джеймсом Мейбюрном, в комнату въезжает в своем кресле на колесиках миссис Дафна Мак-Геррел.

Представьте себе старую даму с мужиковатым лицом, квадратной челюстью, широкими ноздрями и очень густыми усами. У нее совершенно седые волосы (в Шотландии суровые зимы), разделенные пробором.

На Дафне длинное фиолетовое платье, делающее ее похожей на старого епископа, а на шею она повесила золотую цепочку чутьчуть поменьше той, на которую крепится якорь «Королевы Елизаветы». Не знаю, была ли она замужем, но если да, я снимаю шляпу перед смельчаком, польстившимся на нее. Лично я предпочел бы отправиться в свадебное путешествие с механической землечерпалкой. У старухи здоровенные ручищи и кулаки, способные разукрасить портрет любому боксеру.

Она бесцеремонно рассматривает меня сквозь маленькие овальные очки в металлической оправе. Синтия вводит ее в курс дела. Старуха молча слушает, а когда ее племянница заканчивает рассказ, поднимает трость с серебряным яблоком, как сержант, отдающий приказ музыкантам начинать. Слуга придвигает кресло ко мне.

Дафна благодарит меня голосом, наводящим на мысли о конкурсе любителей выпускать газы в церкви. Она спрашивает меня о моих литературных трудах. Я сообщаю ей название моего будущего романа: «Любовник леди Джителейн» и на ходу выдумываю сюжет. Это будет история егеря, влюбленного в своего хозяина, лорда Джителейна. Жена лорда, узнав о секрете егеря, ставит ему капкан в сортире, в результате чего егерь попадает сначала в больницу, а потом в монастырь. Лорд Джителейн вешается от отчаяния, а леди Джителейн раскаивается.

Мои собеседницы кивают, заявляют, что это чудесная история, и пророчествуют, что книга будет хорошо продаваться.

Дафна спрашивает меня, где я остановился.