Белецкий уже второй год снимался в долгоиграющем историческом сериале “Петербургские трущобы”, который всё никак не хотели сворачивать, поскольку он пользовался искренней любовью телезрителей. После пилотных десяти серий стало понятно, что народ не готов расставаться с полюбившимися героями, и были быстренько дописаны и отсняты новые эпизоды. А затем   ещё и ещё...

В целом, Белецкому очень нравилось сниматься. Съёмки проходили в северной столице. Ему, как студенту, пошли навстречу и даже подогнали в сценарии график эпизодов специально под героя, которого он играл. Это было очень удобно: можно было почти не пропускать занятия в училище. Каждые выходные он исправно мотался в Питер.

Старшие артисты   матёрые, признанные звёзды   относились к своим юным коллегам очень тепло и всегда были готовы помочь дружеским советом и подбодрить.

Роль была не то, чтобы главная, но запоминающаяся, не проходная. Белецкий становился всё более и более узнаваемым. Теперь и шагу нельзя было ступить без того, чтобы кто нибудь не завопил в восторге: “Ой, смотрите, корнет Салтыков идёт!” Девушки висли на нём пачками. Страшно сказать, сколько их прошло тогда через его постель: вздумай он подсчитать точное количество   сбился бы со счёта. Взрослые партнёры по съёмочной площадке подшучивали над ним: "Дорвался до сладкого   смотри, пацан, не лопни!"

На самом деле, он не “дорвался”. У него сложилось к этому примерно такое же философское отношение, как к еде и питью, без фанатизма. Испытываешь жажду   нужно напиться. Голоден   необходимо поесть. Хочется секса   следовательно, надо с кем нибудь переспать, благо, недостатка в желающих не было. Зачем отказываться от того, что само плывёт в руки? Ему же легче, не надо тратить время на эти предварительные шаманские танцы с бубнами   ухаживания и прочую ерунду.

Никто и предположить не мог, что за благополучным, даже сияющим внешним фасадом этого юного красавчика скрывалось сильнейшее эмоциональное опустошение. Он был в отличной физической форме   но невероятно измучен морально, выгорев буквально дотла. До предела. Все его эмоции словно поставили на “стоп”. Он застыл, замер изнутри, перестав испытывать какие либо чувства. Тепло, привязанность, симпатия, не говоря уж о влюбённости   всё это было не для него. Словно скользило мимо, не задевая даже кожу...

В училище он ограничивался тем, что просто смотрел на Кетеван издали. Ему хватало и этой малости... Они не разговаривали уже очень долго: не ссорились, просто постепенно стали друг другу совершенно чужими. Их по прежнему ставили вместе, в пару   на танцах и на этюдах; они вдвоём выходили на сцену во время учебных спектаклей... Работали в дуэте они всегда отменно, слаженно, искренне поддерживая друг друга. Но едва их отношения пытались хоть чуть чуть выдвинуться за рамки профессиональных, взгляд Белецкого моментально потухал. Он замыкался в себе и продолжал своё упорное молчание, которое не могли разбить робкие попытки Кетеван поинтересоватся, как у него дела, какие новости.

“Зазнался,   пошёл шепоток по училищу.   Звёздная болезнь накрыла, мы ему теперь не ровня, рылом не вышли!”

Однажды, опаздывая, он ввалился в аудиторию и обнаружил там одинокую Анжелу. Она сидела в совершенно пустом помещении и рыдала навзрыд.

  Что случилось, Климова?   поинтересовался он участливо.   И где все?

  Занятие отменили,   всхлипнула она.

  А ты чего тут сидишь, не уходишь? Кто тебя обидел?

  Вали отсюда,   сердито отозвалась она, утирая распухший красный нос платком.   Не твоего ума дело... тоже мне, добренький нашёлся. Да тебе на самом деле насрать! Как и всем остальным.