В общем, трудно мне далось это расставание, волнительным вышло и душераздирающим, настолько, что я не сразу в себя пришел. Только когда конвой первый раз атаковала немецкая подлодка, утопившая один из транспортов (благо не наш), я немного очнулся. А как пришел в себя, понял: нафиг такие приключения, когда от тебя вообще ничего не зависит, и ты знаешь, что если утопят корабль, на котором ты находишься, то даже если тебя выловят из воды, не факт, что выживешь. Страху натерпелся, пока добрались до Мурманска, как никогда в жизни, и зарекся отправляться в плавание до конца войны. Не моряк я ни разу, и этим все сказано.

В Мурманске я сам себя погладил по голове за предусмотрительность. Дело в том, что я сразу, еще до начала войны, когда планировал поставки в Союз, взял за правило отправлять продукцию сразу груженой в вагоны, чтобы убивать сразу двух зайцев. Побыстрее освобождать судно от груза и отправлять этот самый груз к месту назначения как можно быстрее. Сейчас это пригодилось как никогда, потому что новости, которыми нас встретила родина, вообще не радовали. В войну на стороне Германии неожиданно для всех вступила Финляндия, и три прибывшие в составе конвоя авиаполка — два истребительных и один штурмовой — на этом театре боевых действий сейчас нужны, как ничто другое. Поэтому я порадовался, что в дальнейший путь мы можем отправиться практически сразу, без промедления.

Глава 20

Поначалу у нас все не задалось. Казалось, что в Ленинграде — а мы базировались прямо на окраине города — кто-то специально собрал в руководстве обороной сплошных вредителей и врагов народа. Как иначе объяснить, почему у нас сразу по прибытии захотели отнять и технику, которая должна оборонять авиаполки на земле, и батальоны охраны вместе с обслуживающим персоналом. Понятно, что какого-то командира, который размахивал пистолетом и пытался командовать прибывающими частями, по-быстрому скрутили и закрыли в сарае рядом с местом дислокации. Но одним придурком дело не кончилось. Только за первый день пришлось разоружить и арестовать четыре таких нервных деятеля, а потом дело чуть не дошло до боя с целым отрядом парней из НКВД, которые попытались взять нас нахрапом и арестовать руководство авиаотряда. Хорошо ещё, что мы с Куртом, командовавшим всеми нашими силами, прибыли первым эшелоном и воочию наблюдали этот беспредел командиров Красной армии.

Неизвестно, чем это могло закончиться, но, когда прибыли НКВДшники, я просто позвонил Абраму Лазаревичу, объяснил, что здесь происходит, и сказал, что, если это не прекратится, я просто отвезу обратно в Мурманск авиачасти, а оттуда верну их домой. Абрам Лазаревич, прекрасно зная, что я слов на ветер не бросаю и вполне могу поступить именно так, как сказал, в течение часа попал к Сталину. Надо было видеть глаза главного НКВДшника, когда он услышал в трубке голос вождя. Впечатлений от общения этот командир, наверное, нахватался на всю жизнь, во всяком случае, я сомневаюсь, что он даже в бане потел сильнее, чем во время этого разговора. Не знаю, кому там Сталин звонил ещё, но от нас не просто отстали, но теперь выполняли наши просьбы в буквальном смысле мгновенно. Правда, и мне прилетело неслабо. Поначалу то ли не сообразили по запарке, что я лично прибыл в Ленинград, то ли ещё что. Но пару дней меня не трогали, а потом Абрам Лазаревич начал наезжать, требуя, чтобы я немедленно все бросил и отправился в Москву. Я, конечно, на эти его требования забил. Мы как раз к тому времени подготовили первые самолеты и активно начали наводить порядок в небе над Ленинградом.