Биопластика, подумал Максим. Да, Абалкину потребуется коррекция внешности — на островитянина он, мягко говоря, не очень похож. Мы, земляне двадцать второго века, научились быть высококлассными шпионами, нас примут за своих где угодно. Биопластика, психологическая адаптация — наверно (если возникнет такая необходимость), землянина можно замаскировать даже под голована вопрос только в том, что это за необходимость и как она возникает…

* * *

— А что там, дальше? — спросил Абалкин, всматриваясь в жаркое марево, дрожавшее над холмами, поросшими скрюченным чахлым кустарником.

— Пустыни, — ответил Максим, — сплошные пустыни, тысячи километров зараженных пустынь. Территория бывшей страны Неизвестных Отцов — это всего лишь часть бывшей Империи, примерно ее треть, и столица до войны была там, — он показал на юг, — километров триста отсюда. Но потом упали атомные бомбы, и от всех стран Центрального блока — и от большей части Империи — остались радиоактивные пустоши. А если острова развяжут новую ядерную войну, в пустыню превратится весь континент и, наверное, вся планета.

— Понятно, — сказал Лев.

Да, подумал Максим, логично. У голованов нет атомного оружия, и острой ненависти к людям они вроде бы не испытывают. Приоритеты расставляются сами.

— Думаю, — сказал он, — вы еще сможете пообщаться с вашими разумными киноидами — не так долго, как хотелось бы, но все-таки. Колдун — личность своеобразная, он приглашал за чем-то меня, а на вас его приглашение не распространяется. Там, куда мы едем, есть тоннели метро, и в них тоже обитают голованы. Так что пока я буду на аудиенции, вы сможете посмотреть тоннели — только, прошу вас, будьте осторожны: кроме голованов в них водится и другая живность, не столь разумная. И достаточно неприятная в общении — попросту говоря, опасная. Одни упыри чего стоят, не говоря уже о мутантах-пресмыкающихся и земноводных, каких на Саракше раньше, до войны, отродясь не было.

— Не волнуйтесь, Максим, — холодно отозвался Абалкин, — с неожиданностями я справлюсь.

Глайдер обогнул холм, впереди показались развалины, и разговор сам собой затих: оба землянина почувствовали что-то недоброе, затаившееся среди руин города, сожженного атомным огнем Максим поднял спектролитовый обтекатель машины — злой воздух Саракша, дышащий радиацией, старой болью и смертью, остался снаружи, — а Лев активировал панель управления оружием: из гладкого корпуса глайдера выпучилась турель спаренного пулемета.

Развалины, служившие пристанищем маленькой общине мутантов, возглавляемой принцем-герцогом, выглядели так же, как и три года назад, — остатки стен, пустые оконные проемы, каменная чаша фонтана, заваленная мусором, оплавленный памятник неизвестно кому, — но что-то было не так, а что именно не так, Максим понял, увидев на земле темные пятна. Это были трупы тех самых мутантов, существ несчастных и безобидных, уродливых и в жизни и в смерти, разбросанные в беспорядке по бывшим улицам бывшего города.

Кому они помешали, успел подумать он, легионеры давно уже не совершают рейдов в эти края, а в следующую секунду из-за косо срезанной стены, наполовину вросшей в землю и только поэтому до сих пор не рухнувшей, выползла нелепая и жутковатая машина.

Она напоминала телегу, сляпанную кое-как, на скорую неумелую руку, — широченные колеса, высокие хлипкие борта с узкими гцелями-бойницами, подобие водительской кабины без стекол. Двигатель у этого монстра был самый примитивный — за телегой тянулся шлейф лохматого дыма, — однако самоходная колымага не была автоматическим устройством; в ее кабине сидели люди.