Значит, остается только предложение Тогу Говоруна. Предприятия и банки остаются в руках частных собственников, а государство лишь в той или иной степени контролирует частный сектор экономики. При существующем порядке вещей и при нравственном уровне подавляющего числа саракшиан такое решение представляется оптимальным. Капитанами экономики должны быть энергичные и грамотные люди, озабоченные процветанием страны и доказавшие свою состоятельность, — так, кажется? Свободная конкуренция, соревнование, и в итоге наверх выберутся лучшие из лучших, достойные из достойнейших. И все бы хорошо, подумал Каммерер, да вот только что-то не очень верится мне в этакую идиллию…

* * *

Аллу Зеф был сумрачен и выглядел нехорошо. Он осунулся, сгорбился, и рыжая его борода увяла и даже как-то поблекла. А в глазах Зефа, в которых всегда светились ирония и ум, поселилась какая-то глухая тоска — Максим это сразу заметил. Зеф безвылазно пребывал в Центральной психиатрической клинике столицы, где и застал его Мак, оказавшийся в этой клинике по делам полномочного представителя Временного Совета по упорядочиванию.

Настоящие люди, думал Максим, глядя на Зефа. Истинные борцы, прошедшие через кровь и муки и сохранившие верность идеалам. Им было трудно, очень трудно — они не шли на компромисс со своей совестью, и власть имущие истребляли их со всем старанием. Их беспощадно казнили и при Империи, и во времена репрессий против выродков, развязанных диктатурой Неизвестных Отцов; они первыми гибли на фронтах атомной войны, потому что не прятались от пуль за чужими спинами. Лучшие люди почему-то всегда погибают раньше конформистов, умеющих приспособиться к любым обстоятельствам и не лезущих на рожон. Эти лучшие люди будоражат сонное болото инертной человеческой массы, несут очищение и не дают этому болоту окончательно загнить. Болото не может без них жить — оно превратится в грязь, а затем пересохнет, — но в то же время болото ненавидит нарушителей его покоя и уродливого порядка. И болото топит, топит, топит в своей трясине тех, кто пытается превратить грязную лужу в цветущий луг и сделать скверное настоящее истинным будущим.

В многолетней мясорубке уцелели единицы, подобные Зефу или Вепрю, думал Мак. И сейчас, после падения диктатуры Отцов, они борются, но их слишком мало. В Совете их оттерли от всех ключевых постов — результаты голосования при подавляющем численном перевесе разного рода «умеренных» были вполне предсказуемыми. Болото успешно приняло новую конфигурацию, изменились породы населяющих его хищных жаб, и болото отторгает мечтателей — болото не хочет осушаться и превращаться в плодородное поле. И отчаянная борьба Зефа и его товарищей все явственней обретает оттенок безнадежности — их слишком мало. Они опередили свое время, и в этом их трагедия. И Зеф, наверное, хорошо это понимает, поэтому-то и взгляд его наполнен такой тоской. Вывод казался логичным, но Мак ошибся — Аллу Зефа тревожила не политическая ситуация в стране, а куда более насущная проблема.

— Я не знаю, что делать, — признался профессор, рассматривая кончики ногтей. — Я бессилен. Это даже не эпидемия, это катастрофа. Только в столице выявлены тысячи душевнобольных, многие из которых социально опасны, а что творится по всей стране… Там счет, думаю, идет на сотни тысяч. Страшное дело, Мак… — Он поднял голову. — Кто мог подумать, что снятие излучения вызовет настолько дикие последствия? Следовало ожидать, что воздействие поля башен вызывало привыкание и зависимость, сходную с наркотической… Но масштаб! Мы имеем дело с десятками, сотнями тысяч лучевых наркоманов, испытывающих жестокую ломку, — человеческие потери соизмеримы с потерями от радиоактивного заражения после атомной войны. Да, эти несчастные не умерли — хотя есть и погибшие, которых немало, — но они и не живут: их разум притушен или совсем погашен.