Он несколько раз прошелся по кабинету от окна к своему рабочему столу и обратно, резко поворачиваясь на каблуках, потом сел, взъерошил бороду и задумчиво посмотрел на Максима.

— Не все так просто с этими излучателями, Мак. Я думал об этом, много думал. Страна Отцов походила на поле, которое непрерывно опрыскивали ядохимикатами. Там, на этом поле, росла трава — чахлая, правда, но росла. Ее подстригали по ранжиру, пропалывали и собирали какой ни есть урожай. А потом вдруг опрыскивание ядом прекратилось, агрономы поразбежались, поле пришло в запустение, и полезли на нем сорняки — сорняки ведь более жизнеспособны, чем пшеница или другие какие полезные злаки. Пропалывать поле некому, буйные сорняки разрослись и глушат всю прочую поросль, такая уж у сорняков природа. И не получится, я так полагаю, хорошего урожая: пшеница стала хлебом только после того, как начала расти под надзором человека. Ты не подумай, что я ратую за включение башен, я этими башнями во как сыт, — он провел ребром ладони по горлу, приподняв этим движением рыжий веник своей всклокоченной бороды. — Но надо что-то делать, иначе скоро мы получим олигархию или новую диктатуру.

Аллу Зеф помолчал, как будто подбирая слова, чтобы почетче выразить свою мысль.

— Три дня назад ко мне приезжал Дэк Потту — Генерал, ты его знаешь.

— Он жив?

— Живехонек и рвется в бой. Во Временном Совете не обрадовались его появлению, он им задницы поджарит. Но я хочу рассказать о другом. Генерал навещал Илли Тадер, мать Орди, — любил ее Дэк, Орди-то, такие вот дела, и погибла она на его глазах, можно сказать.

Да, я знаю, подумал Мак. Я сам вынес ее мертвое тело, а Генерал сказал мне: «Только раненых», и я оставил Орди в том проклятом мокром лесу. И про его любовь к ней я тоже знаю — это было видно…

— Генерал приехал в деревню Утки, где живет старая Илли, виделся с ней. Помянули они ее дочь, отдавшую жизнь за свободу народа, а потом старушка рассказала Генералу одну мерзкую историю — очень мерзкую, Мак.

— Что там случилось?

— В деревне появился некий штымп с замашками, как понял Генерал, воспитуемого из привилегированных, из уголовников. Приехал на роскошной автомашине, как рассказывала Илли, увешанный золотыми цепями, с эскортом из громил. Приехал он в деревню, созвал крестьян и заявил, что он законный наследник какого-то там имперского баронета или графа и что все эти земли — его законная собственность. Потрясал бумагой, залепленной печатями, — мол, Временный Совет восстановил меня в правах, так что будьте любезны. И сказал, что они, крестьяне, будут работать на этой земле — пожалуйста, он не против, — но за право пользоваться его собственностью они должны теперь платить ему, хозяину, арендную плату. Все онемели, а потом кто-то робко спросил, мол, а где нам взять деньги? Мы же нищие, мы в долгах перед банками, и вообще…

— А он? — спросил Максим, чувствуя, как голова начинает кружиться.

— Расхохотался, а потом, — Зеф скрипнул зубами, — вытащил из багажника сумку с деньгами, высыпал их на землю — дорожкой — сел за руль и проехался по этой дорожке, вмял купюры колесами в грязь, грязи там было по колено. Вот вам, говорит, деньги, берите! Но с условием: каждую купюру очистить от грязи — языком. Я проверю, и тогда она ваша, — Зеф замолчал, лицо его зачугунело от прихлынувшей крови.

— Меня там не было, — тихо сказал Максим.

— Нас с тобой много где не было, Мак. Такое творится по всей стране, эти поганки радиоактивные так и лезут изо всех щелей, откуда только что взялось… Генерал, конечно, за автомат, искать взялся этого помещика новоявленного, но того, похоже, кто-то предупредил — исчез.