Звучит странновато – из-за кого же еще? – и я снова пожимаю плечами. Ася стискивает у груди побелевшие от напряжения кулаки.

– Нет, правда, – горячечно бормочет она, – я ведь просила, чтобы все просто про меня забыли, просила, и вот…

– Кого просила? – перебиваю я.

Она мнется. Выдавливает, чуть выпучивая глаза:

– Ну, их…

Только этого не хватало. Вот только этого. На всякий случай все-таки спрашиваю:

– Кого – их?

Ася ковыряет сапогом землю. Я жду. Пусть сама скажет, пусть сама услышит, как это звучит.

– Духов, – быстро шепчет Ася, не поднимая глаз. Ну да.

– А, ну это, конечно, все объясняет…

– Правда? – Ася с недоверчивой надеждой вскидывает глаза. Бледное лицо светится в темноте.

Я вздыхаю. Итак: просто дура или по-настоящему сумасшедшая? Но ведь в «Кайчи» о нас как будто и правда забыли. Как насчет третьего варианта? – шепчет ликующий голосок, и я мысленно посылаю его куда подальше.

– Понимаешь, – терпеливо говорю я, – Ленчик – ненадежный свидетель.

Это вранье. У Ленчика лисье чутье на любые происшествия, на малейшие завихрения в ровном течении жизни. Он бы скорее преувеличил и добавил красок, если бы заметил в «Кайчи» даже слабый намек на необычное. Отделаться от этого знания я не могу, и это бесит.

– Бред отношения, – говорю я.

Мои слова доходят до Аси разом – словно выключают лампочку. Резко развернувшись, она бросается прочь.

(Я люблю все, о чем здесь рассказываю, но все, о чем я рассказываю, причиняет мне боль. Слишком много людей тянут руки. Они лезут, лезут, лезут, взламывают мглистую стену моего мира, называют его своим, переделывают и – хуже того – перерассказывают его. Меня ранят изнутри бессвязные, бессильные, горькие вопли: не тронь! Мое! Без меня не смотри!

О, я очень много знаю про бред отношения.)

Ася останавливается, будто уткнувшись в стену.

– Ты сказала – бред отношения, – говорит она через плечо.

– Угу. Это когда воображаешь, что кто-то…

– Я знаю, что это такое. – Она азартно подается ко мне: – Ты сказала – бред отношения. Не просто бред, не глюки, не воображаемые друзья…

Ох.

– Я имела в виду…

– Я поняла, что́ ты имела в виду, – обрывает меня Ася. Лицо у нее каменное, но глаза – глаза торжествуют. Чуть фыркнув, она разворачивается и шагает к костру.

– Они сейчас шишки грызут, – негромко говорю я ей в спину. – Вместо попкорна.

Вряд ли Ася меня слышит.

* * *

Я едва не налетаю на нее в темноте: Ася стоит на полпути между ручьем и костром и наблюдает, как Ленчик копается с фонариком в каком-то свертке.

– Он здесь ночевать останется, да? – мрачным шепотом спрашивает она. Я только хмыкаю. Проще предсказать траекторию бурундука.

Ленчик отрывается от своих шмоток и цепко вглядывается в темноту, прикрывая глаза от света костра ладонью.

– Девчонки, ну вы долго там еще? – окликает он.

Я вздыхаю:

– Пойдем. Что толку мерзнуть.

У костра теперь пахнет крепко и солено – я не сразу понимаю чем, но в желудке тут же урчит. Ленчик перехватывает у меня чайник, мимоходом замечает: «Что, меньше не нашла?» Широким жестом указывает на бревно:

– Давайте, девчонки, угощайтесь.

Пахнет из раскрытого пакета из деревенского супермаркета, большого пакета, на треть наполненного чем-то вроде страшных, скрученных, обгорелых сучьев. Мой рот мгновенно наполняется слюной.

– Ленчик, – я выхватываю из пакета кусок, – ты ж наш спаситель!

– Это что? – настороженно спрашивает Ася.