Но рассказ окажется короче, чем ты думаешь. Я встретился с ним на юге, в Негиле. Потом мы вместе ездили в Берд-Айн, примерно, месяца на два. Теперь Хантер должен ехать в Тунис, и я поеду с ним. Но прежде мне надо было попасть в Каир, закупить кофе. Он будет ждать меня в Александрии.
— И ты собрался в Тунис только ради него?
— Нет. Я бы и без него туда поехал. Я путешествовал с тобой по алжирской Сахаре, а теперь вот побывал в Египте. Хочется же узнать, что там находится посередине. А это — Тунис и Триполитания.
— Так, так. И кто же был рядом с Хантером?
— Никого.
— В самом деле никого? Но вместе с ним путешествует один спутник, которого зовут Джонатан Мелтон.
— Я не знаю этого человека, я никогда его не видел.
— И Хантер не упоминал о нем?
— Ни слова!
— Хм! Странно! А он ничего не сообщал о своих связях с Мелтоном?
— Абсолютно ничего. А самому мне и в голову не пришло справляться об этом.
— Но ведь не принято путешествовать с незнакомцем!
— Неизвестным?.. Фу! Хантер держится как порядочный человек. Я мог убедиться, что он долгие годы провел на Востоке. Чего же ты еще хочешь!
— Мне кажется, что я знаю его получше тебя, хотя пока и не видел его в глаза. Мы его разыскиваем. Он должен немедленно ехать домой, где его ждет наследство, и весьма значительное. Его отец умер. В каком александрийском отеле ты его должен встретить?
— Он живет не в отеле, а на частной квартире. Он отправляется в Тунис, чтобы посетить друга, Калафа бен Урика, коларази тунисских войск.
— Калаф бен Урик? Странное имя! Так не могут звать ни араба, ни мавра, ни бедуина! Мне оно кажется придуманным им самим!
— Это тебя заинтересовало?
— Больше, чем ты думаешь. Может быть, ты знаешь, сколько лет этому Калафу бен Урику?
— Он уже пожилой человек. Хантер упомянул об этом случайно. Он также сказал, что я смогу говорить с коларази по-английски.
— По-английски? О! Выходит, что тунисский капитан понимает английский язык?
— Да, потому что он чужеземец. Хантер сказал мне, что восемь лет назад, когда капитан приехал в Тунис, он перешел в ислам.
— А откуда он приехал?
— Не знаю. Но поскольку он говорит по-английски, мне кажется, что мастер мой соотечественник.
— Англичанин? Я бы скорее принял его за американца, раз его посещает янки Хантер.
— Может быть. Мне это тоже кажется более правдоподобным. Меня бы очень обидело, если бы этот бывший христианин, а ныне магометанин уродился в моей Старой Англии.
Но о чем это ты задумался? Такие отсутствующие и вместе с тем колючие глаза я видел у тебя только тогда, когда ты напряженно ищешь разгадку чего-либо.
— Неужели? Возможно, я как раз теперь напал на один след, и притом исключительно важный и крайне интересный. Скажи мне только одно: Хантер, стало быть, ничего не сообщил тебе о своих знакомых. Не обмолвился ли он случаем о том, что он, кроме коларази, связан еще с одним человеком в Тунисе?
— Да, он говорил об этом. Письма, ему адресованные, пересылают одному тамошнему купцу.
— Ты запомнил его имя?
— Он еврей, и зовут его, если я не ошибаюсь… хм! Как же его зовут?
— Муса Бабуам?
— Да, верно, именно таково его имя! Но зачем ты расспрашиваешь о подобных мелочах, которые не представляют никакого интереса?
— Да потому, что подобные мелочи подводят меня к разгадке. Мне кажется, что этот твой Хантер — обманщик.
— Об… ман… щик? — спросил в высшей степени удивленный Эмери. |