Об одном только человеке я не подумал, потому что не видел его. Только во время рассказа он попался мне на глаза, а прежде он держался в сторонке. Теперь он буквально глядел в рот маленькому мимбренхо. Это был атлет, который, естественно, прежде всего хотел услышать о Юдит. Но мальчик не слышал моей беседы с нею и ее отцом и опустил — по моему знаку — сообщение об условии вождя юма, что Юдит должна стать его скво. Поэтому Геркулес ничего не знал об ударе, который предстояло вынести его любящему сердцу. Но позднее, когда возбуждение спало, а любопытство было удовлетворено, и люди, то тот, то другой, стали подыскивать себе местечко для отдыха и сна, я тоже занялся этим и невольно оказался рядом с Геркулесом. Тот немедленно воспользовался этим, отвел меня в сторону и начал расспрашивать. Я не мог пощадить этого гиганта, если говорить о физической силе, и одновременно карлика, если иметь в виду его добрый характер. Я посчитал за лучшее сказать ему правду в глаза. Может быть, тогда он разом вылечится от своей влюбленности. Я пока умолчал, кто должен стать мужем Юдит, что было вызвано взволнованной, пересыпанной угрозами речью атлета. Ведь новый суженый Юдит — вождь юма — находился среди нас, да еще был нашим гостем. Мы будем отвечать, если с ним что-нибудь приключится в нашем лагере, а ревность гиганта легко могла вывести его из себя.

Позднее воцарился полный, ничем не нарушаемый покой. Мы не выставили никаких постов и в первый раз могли заснуть без опаски. Но атлет метался всю ночь. Мысли о неверной возлюбленной не давали ему уснуть. Зато утро было очень оживленным. Мы стали готовиться к выступлению, и, когда наш отряд пришел в движение, в нем на этот раз не оказалось ни одного связанного человека.

Мы двигались быстрее, чем это можно было ожидать при неповоротливости фургонов, так как многие всадники прицепили к повозкам свои лассо, и лошади тащили фургоны за собой. К этому добавилось еще одно обстоятельство: мы двигались по совершенно ровной пустыне, ни один куст, ни одно дерево не преграждали нам путь. Очень часто мы переводили лошадей в галоп и еще до наступления вечера добрались до лагеря юма у подножия Альмадена, где нас радостно приветствовали и краснокожие, и переселенцы.

Надо было напоить уставших животных, но к сытному ужину мы, к сожалению, не могли их сегодня пригласить. Под водопой лучше всего годилась боковая пещера, где воды хватало на всех. Маленький мимбренхо должен был отвести туда юма, и те немало удивились, когда после расчистки каменной осыпи они увидели пещеру, о которой и понятия не имели, да к тому же услышали, что мы через нее попали в шахту.

Сразу же после нашего прибытия произошло событие, повлекшее за собой печальные последствия. В первое время все двигались, так что никто особенно не выделялся в толпе, но потом сами собой образовались группки постепенно успокаивающихся людей, и тогда я услышал голос Мелтона, крикнувшего находившемуся неподалеку от него Уэллеру:

— Уэллер, смотри-ка, вон Плейер, и он не связан подобно нам! Как такое могло случиться?

— Где? — спросил его компаньон. — Ах, вон он! Вижу его. Негодяя надо наказать?

— Конечно! По-другому и быть не может, потому что иначе его бы связали, как и нас. Эх, если бы мои руки и ноги были свободны!

— Да, если бы мы были свободны, то выплатили бы Иуде его сребреники. Плейер, эй, Плейер!

— Что такое? — спросил тот, услышав этот зов.