Вот так-то я, оставаясь незамеченным, довольно быстро подобрался к месту, с которого смог увидеть небольшой костерок. Теперь мне пришлось лечь на землю и медленно поползти вперед. Если бы я не знал, какие меры предосторожности обычно принимает Виннету, то был бы обязательно остановлен его постами. Костер был зажжен на полянке, а вокруг него лежали пленные. Так их легче было сторожить. Мимбренхо окружали пленников кольцом.

Справа, в темноте, стояли фургоны с привязанными к ним животными. Слева от меня сидел апач, привалившись спиной к стволу дерева. Поблизости от него примостился Убийца юма, а еще чуть подальше, как раз у того куста, за которым я спрятался, сидела группка людей, занятая негромкой, правда, но весьма оживленной беседой.

Пересчитав индейцев, я отметил, что не меньше шести из них находились на постах. Только благодаря камешкам я незамеченным прошел мимо часовых.

В упомянутой выше группе находились Старый Педрильо, странный дон Эндимио де Саледо и Коральба, чиновник и асьендеро. Старый Педрильо только что закончил рассказывать одно из своих приключений на территории Соединенных Штатов. При этом ему представился случай поговорить о ловкости, с которой ему удавалось задерживать ночью врагов. Он утверждал:

— Мимо меня не раз пытались проскользнуть краснокожие, но ни одному из них не удалось пройти меня.

— Да что вы говорите! — сказал асьендеро. — Если не горит костер, то никого нельзя увидеть, а следовательно, и поймать.

— Ба! Да что вы в этом понимаете, дон Тимотео. Есть костер, нет костра — краснокожему это все равно. Только если горит костер, надо быть более внимательным и как следует расставлять посты. Мы, например, расставили вокруг наших кустов шесть постов, и теперь просто невозможно прошмыгнуть мимо них.

Виннету прикрыл глаза, словно спал, но теперь он открыл их, посмотрел на говорившего и сказал:

— Старому Педрильо не стоило бы утверждать такое. Есть охотники, и индейцы, и белые, которые смогли бы обойти посты. Обернись и пошарь за кустом, за которым лежит Олд Шеттерхэнд!

Прежде я назвал чудом то, что мне удалось невидимым и неслышимым пробраться так далеко мимо постов, но теперь надо было считать в десять раз большим чудом, что Виннету не только заметил, что кто-то стоит за кустом, но и узнал, кто это. Значит, глаза он закрывал только для видимости. Он привык это делать в тех случаях, когда слуху доверял больше, чем зрению. Педрильо повернулся и протянул руку к кусту. Я выпрямился и вышел к костру, обратившись к апачу со следующими словами:

— Мой брат Виннету все замечает, его глаза и уши превосходят мои.

Когда я внезапно вынырнул перед храбрым доном Эндимио де Саледо и Коральба, тот от испуга отскочил назад, издав при этом такой пронзительный крик, словно ему явился сам сатана. Мимбренхо, забыв свою привычку даже неожиданное событие воспринимать со стоическим спокойствием, вскочили с земли и вытаращились на меня, как на духа. Пленные юма приподнялись, насколько им позволили связывающие их ремни. Они знали, что я уезжал в Альмаден, и теперь надеялись понять из моих слов, как там обстоят дела. Они, пожалуй, полагали, что я не вернусь, а буду схвачен находящимися там воинами, а может быть, и убит.

Крик донесся и от первого фургона. Там лежал со связанными руками Плейер, охраняемый одним воином-мимбренхо. Пленник подошел ко мне, растолкал окружавших меня людей и закричал от радости, очевидно, искренней:

— Слава Богу, сэр, что вы вернулись невредимым и снова оказались здесь! Я очень боялся за вашу жизнь.

— Боялись? Почему? — спросил я его.

— Потому что меня, если бы с вами случилось несчастье, сочли бы виновным в этом, так как я мог вам сообщить неверные сведения. А я был честен с вами!

— Теперь я в этом убедился.