— Вы тоже вернулись одни? Вы напоминаете мне вонючих червяков, жрущих грязь и роющих землю, не видя, что находится на ее поверхности! Я отошлю вас домой; там вы можете натянуть юбки и заняться починкой палаток, словно старые скво, которым ничего больше не остается делать!

Это было страшное оскорбление. Высказав его, вождь превысил свои полномочия. А именно, индейский вождь не обладает никакой другой властью, кроме той, которую ему добровольно передает племя; оно в любой момент может отобрать у него полномочия. Если вождь не соответствует своему посту или преступает закон, он может быть немедленно заменен и с тех пор становится равным с другими членами племени. Индеец, которому вождь бросил в лицо гневные слова, вырвался и ответил укоризненно:

— Кто дал Большому Рту право хватать меня и так на меня орать? Если я действовал неверно, то старейшины племени могут собраться на суд надо мной и вынести свой приговор, которому я должен буду подчиниться. Если же кто-либо оскорбляет меня, пусть он возьмет свой нож и выйдет на бой со мной. Большой Рот должен подумать над тем, что он, оскорбляя меня, задел и всех воинов, бывших рядом со мной!

Среди тех, кто пришел позже с этим воином, послышалось одобрительное гудение. Вождь понял, что зашел слишком далеко, и умиротворяюще ответил:

— Мой брат может считать, что он слышал не мои слова — это говорил мой гнев.

— Мужчина должен уметь сдерживать свой гнев, однако я готов согласиться, что здесь ничего не было сказано. Если бы Большой Рот сам пошел с нами искать мальчика, он бы его тоже не поймал.

— Но ведь ноги ребенка короче ног взрослого мужчины. Вы непременно должны были его догнать!

— Мы бежали, пока нам хватило дыхания, но даже не увидели его, потому что он получил слишком большое преимущество в расстоянии. Потом, на скалах, его следы пропали, потому что земля стала такой твердой, что на ней не оставалось отпечатков его ног.

— Вы видели только его следы или были еще и другие?

— Только его.

— Значит, брата и сестры с ним уже не было. Только Олд Шеттерхэнд остался рядом с ним, он-то и должен нам обо всем рассказать.

После таких слов он подошел и в первый раз обратился непосредственно ко мне:

— Каким образом вы с мальчиком, которого мы ищем, попали сюда? Вы шли пешком или приехали верхом?

— Почему ты меня спрашиваешь? — ответил я. — Ты хочешь быть не только воином, но еще и вождем, а спрашиваешь мое мнение о том, что разом поймет даже разум ребенка. Спроси свою проницательность, если только таковая есть у тебя!

— Ты не хочешь отвечать, собака? — набросился он на меня.

— Бреши сколько угодно! От меня ты ничего не узнаешь.

Выражение «бреши» так разозлило его, что он выхватил из-за пояса нож; однако он тут же засунул его обратно, пнул меня ногой и сказал:

— Так молчи же! Скоро ты так завоешь и закричишь, что будет слышно за горами.

— Конечно, не из-за такого труса, как ты. Ведь ты позорно бежал от меня, бросив от страха ружье!

— Замолчи, иначе я вмиг заколю тебя! — закричал он, снова вытаскивая нож.

— Коли! Меня-то ты вынудишь замолчать, а свой позор — не смоешь. Твое ружье находится в руках мальчишек-мимбренхо, которых ты сделал своими смертельными врагами. Как будут мимбренхо хохотать над тобой, когда узнают, что ты, вождь юма, от ужаса бросил свое ружье и ускакал быстрее ветра!

Я намеренно злил его, чтобы вынудить говорить, потому что больше не хотел ждать, а мне хотелось узнать свою судьбу: теперь меня убьют или позже.