— А что такое? Я поехал на охоту, заблудился, поздно вернулся и разбудил мажордома, чтобы он открыл мне.

— Он живет в главном здании и не услышит стук в ворота.

— Значит, услышат немецкие переселенцы, и кто-нибудь из них откроет мне. Скорее всего вы найдете ворота открытыми.

— А если нет, то как попасть внутрь?

— По ручью, который протекает под обеими стенами. Ты, разумеется, не должен появляться, потому что иначе сразу узнают, что ты сговорился с краснокожими. Ты появишься только тогда, когда они покинут асиенду.

Оба перекинулись еще несколькими незначащими фразами, потом отец повернулся ко мне и сказал:

— Вы удивлены, вероятно, почему мы позволили вам все это слышать, сэр? Во-первых, потому, что вы действовали против нас и теперь должны убедиться, что все ваши происки были напрасными; мы добьемся своего.

— А во-вторых, — продолжил сын, — чтобы уверить вас в том, что вам не стоит питать никаких надежд на спасение — вы погибли.

— Да, это так, — подтвердил отец. — Если бы у вас был хоть малейший шанс выпутаться из этого положения, то мы поостереглись бы сделать вас свидетелем нашего разговора. Готовьтесь-ка к смерти, и притом к самой ужасной, которая только может быть! Конец Олд Шеттерхэнду. Вас перенесут к пастбищам юма, а там привяжут к столбу и поджарят или сделают еще что-либо похуже. Но прежде ваш друг Мелтон нанесет свой визит, чтобы высказать свою благодарность за вашу любовь к нему. Его визит станет настоящим праздником, потому что во время него вам слегка поломают руки, что вы недавно устроили Мелтону. Так будьте же здоровы! Вы нас больше не увидите, поскольку скоро отправитесь к юма, и мы вас, к сожалению, тоже.

Так-то! Теперь я знал все, что они собирались мне сказать. Я бы охотно узнал еще больше и добился бы этой цели, если бы не вознамерился не только отвечать им, но и не задавать никаких вопросов. Стало быть, они посчитали необходимым немедленно провести нападение на асиенду, запланированное первоначально на более поздний срок. Можно представить себе мое положение! Я знал о том, что должно произойти, но не мог предупредить своих соотечественников! Геркулес ждал моего сообщения, а я не мог ничего ему передать. Если бы это было возможно, то я, хотя и находился среди врагов, попытался бы разорвать путы, меня связывающие, и пробиться с помощью кулаков; но мои ремни невозможно было разорвать, они уже врезались в мышцы, хотя я и не пытался еще напрячься. Однако я решился: не щадить свою жизнь, если только по пути представится хоть какая-то возможность убежать от юма.

Разумеется, эту надежду у меня сразу же отняли. Когда Уэллер-старший ушел, индейцы свернули лагерь и двинулись по долине в направлении асиенды. Меня привязали к лошади, да так крепко, что было бы просто чудом, если бы мне удалось освободить хотя бы один-единственный палец. К тому же я принужден был ехать между двух краснокожих, к лошадям которых моя кобылка была привязана справа и слева. Всего несколько минут жила во мне надежда погнать свою лошадь так, чтобы она вынесла меня, хотя и связанного, из индейского отряда, но теперь я вынужден был оставить и эту мысль как невыполнимую.

Все же я надеялся попытаться спастись у асиенды, но для этого нужно было, чтобы наш караван оказался достаточно близко возле нее, чтобы мой крик мог предупредить обитателей поместья. И я решился кричать, хотя это могло стоить мне жизни. Но вождь словно отгадал мои мысли, хотя, может быть, он прибег к обычной мере предосторожности, но в тот момент, когда до асиенды оставалось еще четверть часа конной езды, пять человек вместе со мной должны были остановиться, тогда как остальные продолжали свое движение к поместью. Мы еще не добрались до леса, и нас окружало чистое поле. Окажись мы в лесу, то можно было бы попытаться скрыться, хотя и привязанным к лошади; но в данных условиях о бегстве не могло быть и речи.