Никто не обмолвился ни словом. Как я больше ни напрягал мозг, чтобы придумать еще какой-нибудь путь к спасению — придумать ничего не мог. Время шло, постепенно становилось светлее, уже занимался день. И тут я услышал отдаленные звуки. Хотя раздавались они далеко от меня, я узнал их; это был атакующий клич индейцев. Даже если бы теперь я смог бежать, то было бы уже поздно: я не смог бы спасти ни одного человека.

Чувства, охватившие меня, невозможно описать. Я пришел в такую ярость, что должен был собрать все свое самообладание, чтобы казаться спокойным. Мои сторожа пересмеивались с дьявольскими ухмылками. Я готов был удавить их, несмотря на то что чувство ненависти к кому-либо мне не свойственно. Я прислушивался почти в таком же напряжении, как и мои сторожа. Рев повторился. В нем можно было уже различить нотки не яростные, а победные. Краснокожие не встретили сопротивления; налет имел успех.

Мы прождали час, потом другой, но никакого посланца к нам не отправляли. Видимо, никто не хотел уходить во время грабежа асиенды. Наконец, через три часа примчался воин-юма. Переполненный радости, он сообщил, что все удалось как нельзя лучше, и вся пятерка вместе со мной должна выступать на соединение с основным отрядом индейцев. Вьючные лошади были снова нагружены, и мы поехали дальше. В лесу мы увидели молодого Уэллера, который оставался здесь, чтобы никто не мог его заметить на асиенде. Однако он находился так близко от поместья, что мог все слышать. Он не привязывал своей лошади и лежал в траве, но, увидев наше приближение, вскочил и крикнул мне:

— Ну, что вы скажете, мастер? Теперь можете приводить в движение небо и землю — это уже ничего не сможет изменить. Асиенда наша, а вы едете навстречу своему последнему часу.

Я не хотел отвечать ему ни словом, но не смог удержаться и, минуя его, гневно бросил:

— Мошенник! Как только я стану свободным, сразу же разыщу тебя, можешь мне поверить!

— Сделай это, сделай! — рассмеялся он мне вслед. — Это ведь не только честь, это же настоящее наслаждение — быть убитым Олд Шеттерхэндом. Так приходите же как можно скорее! Буду страстно вас ждать.

Хотя этот человек беззаботно смеялся, я же, несмотря на то беспомощное положение, в котором оказался, уже видел его перед дулом собственного ружья и слышал короткий, резкий щелчок.

Долина начала опускаться к тому самому ручью, возле которого мы видели пасущиеся стада асьендеро. Животные все еще были здесь, но теперь около них стояли краснокожие пастухи. Белые бакеро лежали убитыми в траве: ни один из них не ушел живым. Почему их не пощадили, а всем переселенцам подарили жизнь, мне стало ясно гораздо позже.

Мы остановились в кустарнике перед асиендой. Там прямо на земле лежали связанные немцы, за жизнь которых я так боялся, а рядом с ними — асьендеро; узнав меня, владелец поместья крикнул:

— Это вы, сеньор? Зачем вы вернулись сюда?

— Чтобы спасти вас, но я, к сожалению, сам попал в руки убийц. Теперь вы видите, что я был прав?

— Правы, да не совсем. Нападение действительно произошло, но сеньор Мелтон оказался невиновным, как вы сами можете убедиться.

Он кивнул головой в сторону. Там лежали Мелтон и Уэллер-старший, также на земле, как и остальные, и также связанные по рукам и ногам. Это был, конечно, обман, цель которого сводилась к тому, чтобы показать непричастность обоих злодеев к набегу индейцев. Я хотел сказать об этом асьендеро, но мои сторожа уже увели лошадь, к которой я был привязан, на такое расстояние, что я не мог больше разговаривать с Тимотео Пручильо.

Перед моими глазами разыгрывалась очень оживленная сцена.