– Принеси нам кувшин вина и какую-нибудь еду, – сказал я ему, делая мысленную заметку – пересчитать сдачу, когда он вернется.

– Вон там, в задней части, есть хороший стол, за которым мы сможем поговорить, – предложил Ургул, направляясь в самый темный угол, где стоял стол под объявлением, запрещавшим громко спорить и играть в кости.

Мы прошли мимо около полудюжины завсегдатаев таверны. Если на них и произвело впечатление появление среди них сенатора, они ничем не выказали этого. Цирковой народ – исключительно крепкое и равнодушное племя.

Мы заняли места, и спустя минуту появился Гермес с кувшином, тарелкой хлеба и колбасы и тремя чашами. Он своевольничал, но я не потрудился выбранить его за наглость. В конце концов, почти наступили Сатурналии. Вино было вполне неплохим, лишь слегка разбавленным – над ним поднимался пар, и в нем плавали крупицы специй. Отхлебнув, я ощутил гвоздику и фенхель, и горячее питье приятно согрело мое нутро.

– А теперь, – сказал я, – расскажи мне, что ты обнаружил.

– Только стало светлеть, – начал Ургул, – и я пошел в комнату цирковых сторожей, чтобы забрать свою дубинку и ключи. Я отвечаю за коридоры и ворота на втором уровне, на южной стороне.

Он покрутил чашу между ладонями и как будто уставился куда-то очень далеко.

– Я покинул цирк и вышел из-под арок, но не сделал и трех шагов, как споткнулся о тело женщины.

Теперь рассказчик улыбнулся напряженной, робкой улыбкой.

– Я уже наполовину спал, а та сторона цирка, – он кивнул на громадное строение, виднеющееся сквозь открытую дверь, – все еще была в густой тени. Я шлепнулся прямо в большую лужу крови.

– Ты ее узнал? – спросил я.

– Только не тогда – все еще было слишком темно. Скажу тебе, господин, я чуть не ушел домой, не сообщив о случившемся. Я весь был в крови и подумал, что люди могут решить, будто это я ее убил. Но я переборол свой страх и понял, что кровь и тело совершенно холодные и что женщина уже окоченела. Наверное, она пролежала там всю ночь. Поэтому я пошел к фонтану, смыл с себя бо́льшую часть крови, а когда вернулся, уже достаточно рассвело, чтобы можно было увидеть, что это Гармодия.

– Ты ее знал?

– О да. У нее уже много лет была своя палатка под аркой номер девятнадцать. Не скажу, что знал ее хорошо. Я пытался избегать этих селянок, если только мне не надо было подлечиться – например, когда у меня болели зубы или прихватывало живот.

– Опиши ее, – сказал я.

Чаша сторожа была уже пуста, и Гермес наполнил ее.

– Она была не очень большой, но, в общем, коренастого сложения, лет тридцати, недурна собой. Коричневые волосы, голубые глаза, и зубы все целы. Она говорила с сабельским акцентом, знаешь… С таким, как у марсов. Множество травниц или оттуда родом, или из Тускии.

– Как ее убили?

– Перерезали горло, – ответил Марк Ургул, неприятным жестом проведя негнущимися пальцами по своей шее. – И хорошо так перерезали, аж до самых позвонков. Вот откуда столько кровищи.

– Другие раны были?

– Не такие, какие я мог бы видеть. Конечно, ее платье вымокло в крови, и, насколько я понимаю, ее еще и пырнули. Когда пришли другие селянки, чтобы ставить свои палатки, они занялись телом, а я отправился к эдилу доложить о находке. Эдил Мурена пошел со мной и некоторое время разговаривал со знавшими ее людьми, а потом ушел. Вот и все, что я знаю, сенатор.

– Кто потребовал тело? – спросил я.

– Какие-то женщины с рынка сказали, что отвезут его туда, где она жила.