-  Вы уверены, что все обстоит так, как вы говорите? - в упор спросил он врача. Тот смешался.

    -  Н-ну… окончательное суждение в таких случаях возможно лишь после патанатомического исследования.

    -  Вот именно, - согласился Стась, - пусть вскрытие и вскроет, так сказать, суть дела. Надеюсь, вы согласитесь участвовать в экспертизе?

    Штерн сказал, что да, сочтет своим долгом.

    Втроем они снесли труп академика вниз и поместили в черный ЗИЛ - Загурский сам предложил его следователю, благо на сей раз был и шофер; уложили Тураева на откинутых сиденьях. Штерн сел рядом, придерживая негнущиеся ноги покойного. Машина медленно укатила прочь. Загурский увел в дом вдову, бережно обняв ее за вздрагивающие плечи.

    Стасик задержался во дворе - и на него вдруг сразу со всех сторон навалилась весна. Навалилась той влажной, размаривающей апрельской жарой, когда чувствуешь себя не самостоятельным существом, а частью пробуждающейся, набирающей жизненную силу природы. Становится понятным и дуновение ветра, и движение рыхлых облаков в белесом небе, и истошно-томное карканье ворон на зеленеющем тополе: «Карр! Слава весне, карр! Слава жизни!..» Даже стонущие хоры лягушек в прудах, пробующих голоса после зимней спячки, были сейчас внятны Коломийцу: «Уу-у! Ууу… слава весне! У-уу… слава жизни!»

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    Если бы не было иностранных языков, как бы ты отличил профессора от преподавателя?

    К. Прутков-инженер. Мысль № 202

    Дело, собственно, было закончено. Но Стасик для очистки совести решил пройтись по соседям. Соседи - как справа, так и слева - тоже ничего не слышали, не знали, только ахали, узнав о смерти Тураева, сожалели. «Что еще? соображал Коломиец, возвращаясь на дачу. - Да, стоит забрать стаканы с опивками чая. Сдам на анализ - насчет отпечатков пальцев, да нет ли следов отравы… - Ему стало смешно. - Нашел на ком отыграться Андрей Аполлонович, на безответном молодом специалисте. Вот мог бы со зла взять и раздуть «дело об убиении», чтоб и прокуратуру, и угрозыск трясло!»

    Сердито топоча, он поднялся в кабинет Тураева. Старуха домработница занавешивала окна темной тканью; увидев следователя, что-то проворчала себе под нос. Загурский сидел в кресле возле стола, перебирал листки с записями. Стаканов на столе не было.

    -  А где стаканы? - спросил Стась у старухи.

    -  Каки еще стаканы? - неприветливо отозвалась та.

    -  Да здесь стояли.

    -  Вымыла и убрала, чего им стоять!..

    «Вот тебе на! А впрочем, ладно. Меньше мороки».

    -  Э-э… - поднял на следователя глаза Загурский, - простите, не осведомился раньше о вашем имени-отчестве?

    -  Станислав Федорович.

    -  Станислав Федорович, могу я взять эти заметки? Все-таки последние записи Александра Александровича. Его научное наследие должно быть сохранено до последнего листика. Да и, возможно, я сумею использовать эти мысли для завершения нашей последней работы. Хотя… - Загурский расстроенно вздохнул, вряд ли. Трудно будет. Не тот соавтор умер. Так могу?

    -  Одну минутку. - Коломиец взял четыре листка бумаги, на которые показывал Загурский, бегло просмотрел. Он чувствовал неловкость от того, что, будучи уверен в своей бесполезности в этой истории, все-таки продолжает ломать комедию следствия, - и читал не слишком внимательно; да и почерк академика небрежный и резкий - был труден для непривычного к нему человека.