-  Благодарю. - Тот уложил листки в красивую папку из желтой кожи, с монограммой в углу, завязал ее, встал. - И еще одна просьба, не сочтите за навязчивость: моя машина ушла, так не подбросите ли вы меня в город?

    -  Конечно, о чем разговор!

    Несколько минут спустя серо-синяя «Волга» уже катила обратно по брусчатке среди сосен, дач, песчаных бугров и столбов со знаками ГАИ. Стась и Загурский расположились на заднем сиденье.

    -  Напрасно это затеял Исаак Израилевич с вашим вызовом, - сказал Загурский. - Я его как раз перед вашим приездом упрекнул. Только бедной Лиле лишняя трепка нервов, а ей и без того сейчас тяжко. Такой удар!..

    -  Значит, вы не поддерживаете мнение Штерна? Но все-таки его доводы, что не бывает смертей ни с того, ни с сего… имеют смысл.

    -  Э! - Евгений Петрович поморщился. - Что знает медицина о человеке вообще и о таких людях, как Тураев, в особенности!.. Человек индивидуален, талантливый - тем более. А медицинские оценки всегда подразумевают некий стандарт, иначе бы и не было медицины как науки. Смерть человека является, если хотите, завершением его индивидуальности. Что могла сказать медицина о кончинах Маяковского, Роберта Бернса, Есенина, Галуа? Болезнь Бернса не сумели определить все врачи того времени, Галуа убили на вздорной дуэли… Но ведь это только поверхность событий. И пусть не удивляет вас, Станислав Федорович, что я равняю своего покойного шефа и товарища с такими людьми: речь идет о явлении того же порядка в теоретической физике. Не я первый назвал Тураева-младшего «Моцартом теорфизики». - Он помолчал. - Вот Моцарт… тоже, кстати, непонятная смерть. «Кого боги любят, умирает молодым».

    -  Но все-таки, - Стасик решил не упускать случая что-то выяснить, - были же у Тураева недоброжелатели, враги, люди, заинтересованные в его смерти?

    -  Конечно, были, у каждого значительного человека таких хватает. Но, понимаете ли, в науке - не поручусь за все, но, во всяком случае, в нашей недоброжелательство и вражда могут выразиться интригой, подкопом, ну, самое большее, доносом во влиятельные инстанции - но уж никак не смертоубийством.

    -  А если не в науке, в личной жизни?

    -  Да у него, дорогой Станислав Федорович, почитай что и не было жизни помимо науки: все отнимал «демон проблем»… Ну, жена - славная, преданная женщина. Туркменка, он ее встретил, когда ездил на полевые испытания в Среднюю Азию в 50-х годах. Идеальная, повторяю, жена, такие бывают только на Востоке, но и она любила его, не понимая, скорее как мужа, а не как человека. Круг знакомых - весьма и весьма ограниченный. Друзья? Льщу себе, что я был ему другом. И если бы у него имелись смертные враги, я бы их знал… Нет! Нет и нет, не стоит искать здесь криминал, Станислав Федорович. Просто внезапная смерть. Она всегда ужасна - грубое напоминание природы о нашей бренности. Она выбивает из колеи всех, кто близок к покойному. Словом, я полагаю, что Штерн привлек вас, поддавшись чувству профессиональной оскорбленности.

    «Вот-вот, Мельник как в воду глядел!»

    Несколько минут они ехали молча.

    -  Вот я морочу вам голову своими суждениями, - заговорил снова Загурский: в нем чувствовалась потребность выговориться, - а сам не разобрался еще в переживаниях, которые вызвала у меня эта смерть.