Уху глотал жадно, горячие волны прокатывались по измученному телу, а оно наливалось хорошей тяжестью.

    – Йиж-йиж, - приговаривала она, поднося ему ложку к губам, - мож должон трапезовать добре.

    Кварк, быстро насытившись и отяжелев, ел медленнее, во все глаза рассматривал женщину. Мягкие, добрые черты лица, чистые лучистые глаза, приветливый взгляд - в больнице бы выздоравливали от одного ее присутствия.

    – Ще ложечку… ще… - приговаривала она.

    Он вздрогнул. Женщина смотрела, как его лицо наливается густой краской, сказала все тем же низким волнующим голосом:

    – Глупый, знайшов, чего стыдобиться… Да пока без памяти, как же инакше? Да и сейчас еще не встати. Погодь, принесу посуд.

    Она исчезла из комнаты, Кварк закрыл глаза от унижения.

    С этого дня он в забытье больше не проваливался, пил густые настойки, ел уху и жареное мясо, пробовал подниматься. На третий день уже сидел на постели, но когда попробовал встать, грохнулся во весь рост.

    – Спасибо, - сказал он однажды, - за спасение! Но я до сих пор не знаю, как тебя зовут.

    – Данута, - ответила она.

    – Странное имя, - заметил он. - А я Кварк.

    – Это у тебя чудное, - удивилась она.

    – Зато наисовременное, - объяснил он. - Родители шли в ногу с временем… Слушай, Дана, я хочу попробовать выползти из хаты, на завалинке посидеть… Не отыщешь палку покрепче?

    Дважды останавливался отдохнуть, но все-таки, держась за стену, выбрался в сени, Дана поддерживала с другой стороны, наконец под ногами скрипнул порог. Солнце только поднималось над лесом, день обещал быть жарким, и Кварк осторожно стянул через голову рубашку. Странно и непривычно сидеть без дела, загорать в прямом смысле слова. Но - жив! Оклемался, будет жить, будет топтать зеленый ряст.

    Дома как один - высокие, из толстых бревен, угрюмые, темно-серые, в один ряд, за ними полоски огородов, а дальше вековая - да где там! - тысячелетняя, миллионолетняя тайга. Ягоды, грибы, дикий виноград, кишмиш, уйма дичи пернатой и четвероногой, рыба в ручьях: знаменитая кета, чавыча, кижуч…

    Позади хлопнула дверь. Данута прошла с ведром, ласково коснулась его затылка ладонью:

    – Отдыхай!.. Зайду к Рогнеде, хай коз сдоит. Тебе надобно козьего.

    – Спасибо, - сказал он с неловкостью. - Столько хлопот из-за меня. А у этой… Рогнеды странное имя.

    Она обернулась, пройдя несколько шагов. Голос ее был задумчивый:

    – Это теперь имена странные. А у Рогнеды файное имя.

    «Рогнеда, - думал он. - Данута и Рогнеда. Все-таки странно… Языческие? Ведь у женщин от той эпохи имен почти не осталось, это мужчины сохранили своих Владимиров, Аскольдов, Олегов, Игорей, Вадимов, еще всех с окончанием на «слав», а теперь уже встречаются все более древние славянские: Гостомысл, Рюрик, Бранибор, Скилл - причуды моды неисповедимы, но здесь, в этой деревушке, не только имена, здесь и диалект попахивает стариной».

    Из дальнего конца улицы донеслось:

    – Эге-гей!

    Пронеслись стайкой и пропали дети, впереди со всех ног мчался белоголовый мальчишка с палкой, на которую была насажена волчья голова. Странная игрушка, - подумал Кварк невольно.