На ней были коричневая юбка и кремовая блузка, в ушах большие броские серьги в форме улитки. До этого я встречался с ней раза два, и она навела на меня порядочную скуку. Без сомнения, как и я на нее. Теперь я сел напротив, отказался от сигареты, попытался воспринять ее как соблазнительницу, разрушительницу семей, объект деревенских скандальных сплетен, однако увидел только женщину шестидесяти пяти лет, пухлую, слегка нервничающую, более чем слегка враждебную. Нет, не соблазнительница, и не более молодое повторение моей матери.

— Я приехал не для того, чтобы читать вам мораль. Полагаю, я стараюсь понять.

— А что тут понимать? Ваш отец собирается жить у меня. — Она раздраженно пыхнула сигаретой, затем выхватила ее изо рта. — Он бы сидел здесь теперь, если бы не был таким хорошим человеком. Сказал, что должен дать вам всем время свыкнуться.

— Они женаты так долго, — сказал я настолько нейтральным тоном, насколько сумел.

— Вы не бросаете то, что вам еще нужно, — резко сказала Элси. Она снова коротко затянулась и посмотрела на сигарету с некоторым неодобрением. Пепельница была подвешена к ручке кресла на кожаном ремешке с грузиками на обоих концах. Мне хотелось, чтобы пепельница была набита окурками, жирно вымазанными алой помадой. Мне хотелось увидеть алые ногти на руках и на ногах. Но, увы. На ее левую лодыжку поверх чулка был натянут эластичный носок. Что, собственно, я знал о ней? Что она ухаживала за своими родителями, ухаживала за Джимом Ройсом и теперь намеревалась — так я предположил — ухаживать за моим отцом. Ее гостиная была уставлена африканскими фиалками в баночках из-под йогурта, щеголяла обилием пухлых подушек, двумя чучелами животных, теликом на шкафчике-баре, стопкой журналов по садоводству, галактикой семейных фотографий, встроенным электрокамином. Ничего из этого не выглядело бы неуместным в доме моих родителей.

— Африканские фиалки, — сказал я.

— Благодарю вас. — Она, казалось, ждала от меня слов, которые дали бы ей основание броситься в атаку. Я промолчал, но это не составило никакой разницы. — Ей бы не следовало бить его, верно?

— Что-о?

— Не следовало бы бить его, верно? Если она хочет его сохранить.

— Не будьте смешной.

— Сковородой. Сбоку по голове. Шесть лет назад, верно? У Джима всегда были подозрения. И не так уж редко в последнее время. Не там, где видно, этот урок она выучила. Бьет его по спине. Старческое слабоумие, если хотите знать мое мнение. Надо бы отправить ее куда следует.

— Кто вам это сказал?

— Уж во всяком случае, не она. — Элси свирепо поглядела на меня и закурила новую сигарету.

— Моя мать…

— Верьте чему хотите. — Бесспорно, она не пыталась представить себя в наилучшем свете. Но, собственно, зачем бы? Это ведь не было собеседованием перед устройством на работу. Когда она проводила меня до двери, я машинально протянул руку. Она коротко ее пожала и повторила:

— Вы не бросаете то, что вам нужно.

Я сказал моей матери:

— Мам, ты когда-нибудь била папу?

Она мгновенно определила мой источник.

— Вот что несет эта стерва? Можешь сказать ей от меня, что мы с ней встретимся в суде. Ее надо бы… извалять в дегте и перьях, или в чем они там их валяют.

Я сказал моему отцу:

— Пап, возможно, это глупый вопрос, но мама когда-нибудь тебя била?

Его взгляд остался ясным и прямым.

— Я упал, сынок.

Я отправился в медицинский центр и поговорил с энергичной женщиной в широкой плиссированной юбке, от которой исходил запах высокой принципиальности. Она начала работать там после того, как доктор Ройс ушел на покой.