Тунань повесил фотографию отца на стену. Одним рывком он придавил Тубэя книзу и потребовал от него отбивать поклоны. Неестественно тихим от душащих слез голосом он вопрошал:

– Как ты смеешь подражать мне? А? Как ты смеешь подражать мне? А?

Тунань бессильно опустился на пол, опершись на руку Тубэя. Вид рыдающего в голос Тунаня представлял собой ужасное и вместе с тем очень откровенное зрелище, это не могло не напугать Тубэя.

– Для чего я, твою мать, стараюсь? – всхлипывал Тунань. – Для кого я, твою мать, стараюсь? Кланяйся отцу, кланяйся, пока не сделаешь восемьдесят тысяч поклонов!

Один, два, три! Считай громче! Считай, пока не дойдешь до восьмидесяти тысяч!

Тубэй откланялся примерно пять тысяч раз, пока его наконец не сморил сон. Считал он отчетливо и уже на автомате. Этот его счет и убаюкал обоих братьев. Тунань захрапел практически сразу. Всю комнату заполнил запах перегара. Братья лежали поперек комнаты, словно два трупа на месте преступления, которые чем-то расчленили и оставили на ночь. Так они и продолжали лежать рядом в перекрещенной позе, словно выражая соболезнование и выказывая самые родственные чувства друг другу. Но их совершенно разные сны нарушали эту идиллию возможного единства, отчего их дыхание выглядело нескоординированным. Тунань храпел, захрапел и Тубэй.

Тунань перестал водить домой женщин. Но возвращался он каждый раз все позже и позже, встречи на стороне со временем стали дополнительным элементом его жизни. Повешенный на стену портрет отца взирал на все с легкой улыбкой призрака, отвлеченно наблюдая за Тунанем и Тубэем. Такой взгляд мог быть только у умершего отца, старик словно прикрыл один глаз, а другой держал открытым. Для покойника это была максимальная степень реального вмешательства в мирские дела. Последнюю мысль можно интерпретировать следующим образом: на Тунаня отец смотрел своим закрытым глазом, в то время как за Тубэем он неусыпно следил изо всех сил. Даже находясь в загробном мире, он пребывал в горячем воодушевлении на его счет.

Тунань закурил. Это уже превратилось в его ежедневный ритуал после пробуждения. Он не спешил пойти умыться, почистить зубы, вместо этого он с сигаретой в зубах отправлялся в кабинет. Кабинет у Тунаня был что надо, разноцветные корешки расставленных на полках книг вносили в очертания пеструю окраску. Книги обрамляли кабинет со всех четырех сторон, захватывая углы. Тунаню нравилось покупать книги, хотя он их не читал. Но покупка книг вошла в привычку, которая уже мешала жить. Ему было без разницы, что за книгу он покупает, его внимание привлекал только внешний вид ее корешка. Если одежда, как и женщина, должна привлекать наружностью, то книга, как и мужчина, должна иметь хороший хребет. Руководствуясь этим правилом, Тунань неизбежно приобретал книги из самых разных областей, сплошь всевозможные справочники с тиснением и позолотой. Аккуратно выставленные в ровные ряды, они являли собой облик человеческой цивилизации. В кабинете Тунаня утрамбовалось около пяти тысяч лет. Финансовая база Тунаня запросто могла служить фундаментом для высших творений человечества. До совершения утреннего моциона Тунань устраивал себе урок, перелистывая страницы «Идиоматического словаря». Это было его ежедневным обязательным занятием. Ведь китайские идиомы представляют собой совокупность знаний из китайской литературы, истории, философии, а также экономики, политики и торговли. В них в концентрированном виде содержится опыт огромного количества свитков и огромного количества лет. Зная устойчивые выражения, можно легко справиться с любым человеком или делом. Идиомы для китайцев – это своего рода магия, они являются отправным и конечным пунктом китайского менталитета. Устойчивые сочетания – это даже не «речь», это дух китайского языка, его сущность, основа, источник и ориентир. Менталитет китайцев – это не что иное, как комбинированное слияние всех заключенных в идиомы смыслов.