Все.

    Больше я уже ничего не запомнил.

    Даже разрыва снаряда, угодившего таки в наш окоп и в одно мгновение превратившегося в столб песка и пламени, взметнувшегося вверх – к красноватым марсианским небесам.

    Сколько продолжалось небытие, наступившее вслед за этим, я не имею ни малейшего представления.

    Потом я услышал непрерывный высокочастотный писк, издаваемый зуммером полевого радиотелефона.

    Какое-то время я продолжал лежать, пытаясь не обращать внимания на посторонние звуки. Я был мертв, и никто не имел права беспокоить меня. Даже сам господь бог… Или кто там у них на небесах встречает вновь прибывших… Я заслужил свое право на покой…

    Но писк был настолько омерзительным, что даже мертвого мог поднять из могилы.

    Что уж говорить обо мне. Я привстал на четвереньки и потряс головой, стряхивая с каски песок. Сплюнув несколько раз, я очистил рот от песка. Если не считать того, что голова у меня раскалывалась от зверской боли, в остальном я был в полном порядке.

    Радиотелефон пищал где-то совсем рядом.

    Постояв какое-то время неподвижно на четвереньках, я понял, что если не заставлю его умолкнуть, то голова моя точно лопнет от наполнявшей ее и делавшейся с каждой минутой все плотнее пульсирующей боли.

    Протянув руку на звук, я на ощупь отыскал телефонную трубку.

    – Слушаю, – прохрипел я в микрофон.

    – Отделение сорок два – дробь – девятьсот четырнадцать! – проорал мне в ухо голос такой же раздражающе-мерзкий, как и телефонный зуммер.

    Непроизвольным движением я отнес руку с зажатой в ней телефонной трубкой в сторону.

    Пронзительный голос штабного офицера ввинчивался мне в ухо, словно сверло, причиняя почти физическое страдание. И это при том, что в воздухе на все голоса завывали сотни летящих снарядов и еще примерно такое же их число разрывалось с диким грохотом, вспахивая скудную марсианскую почву. Быть может, политая кровью погибших на ней солдат, она когда нибудь и станет плодородной?

    – Отделение сорок два – дробь – девятьсот четырнадцать?! – снова проорала трубка, на этот раз с вопросительными интонациями.

    – Да, – ответил я, осторожно поднеся трубку к уху.

    – Кто у телефона?

    – Сержант Антипов.

    – Сержант! Немедленно передайте трубку командиру отделения!

    – Сейчас, – буркнул я в трубку и огляделся по сторонам, ища взглядом лейтенанта Шнырина.

    Только сейчас, увидев, во что превратился наш окоп, я вспомнил о разорвавшемся в нем снаряде.

    Сняряд траггов разворотил заднюю стенку окопа точно в том месте, где находился лейтенант Шнырин. Взорвался он, уже глубоко зарывшись в песок. К тому же снаряд скорее всего был не осколочный, а кумулятивный – края прорытой им воронки покрылись слоем спекшегося песка, похожего на мутное стекло. То ли этот снаряд случайно оказался в обойме у артиллеристов-траггов, то ли они рассчитывали поразить цель покрупнее нашего окопа, кто его знает. Чудом можно было назвать и то, что не сдетонировали находившиеся неподалеку от эпицентра взрыва ящики со снарядами. Как бы то ни было, только совокупность всех этих факторов спасла от смерти меня. А так же Берковица с Динелли, которые сидели среди кучи пустых ящиков из-под снарядов полузасыпанные песком и обалдело хлопали глазами.

    А вот от лейтенанта Шнырина ничего не осталось.