- Папка то сегодня злой, - говорил он, - где-то в кабаке набрался и пришел домой с синяком под глазом, да еще с ссадиной такой здоровой на щеке, мама к нему подошла, а он ее по щеке ударил. Она теперь плачет лежит, а он вон в комнате сидит, граммофон на весь подъезд включил и водку пьет.

Аня взглянула на Анатолия и молвила:

- Тогда давай лучше обождем еще на лестнице пока он не заснет, а тогда прокрадемся потихоньку в мою комнату... Вот что Петенька, вынеси нам что-нибудь покушать, да тепленького, руки погреть.

- Что есть то? - вздохнул Петенька, - папка как пришел так на кухню, все что было умял... Ну ничего я кое что все таки припрятал, сейчас я тебе картошки да горячей водицы вынесу.

- Вот умница ты Петенька... - начала было говорить Аня, но ее прервал неожиданно низкий, хриплый и жесткий мужской голос:

- А вот она сама! Пришла! Где шлялась б... окаянная!..., волосатая маслянистая рука, схватила за ухо Петеньку и отбросила его куда-то вглубь квартиры, тут же его место занял тот кому принадлежала эта рука. То был мужчина лет сорока невысокий, необычайно широкий в плечах; казалось что на него давит какая-то невыносимая тяжесть, всего его пригибало к земле, голова была вдавлена в плечи, шеи совсем не было, спина изогнута была горбом, а толстые ноги тоже изогнутые заметно подрагивали. Полному, красноватому и потному лицу его, придавали некую схожесть с поросячьим, маленькие, заплывшие жиром глазки, под одним из которых расплылся синяк, а под другим виден был след от старого синяка. Он ткнул пальцем в Анну и заорал:

- Что нагулялась, теперь горячего - картошки захотелось!... Ты кого привела, ты..., - он сплюнул на пол, под ноги Анатолию.

- Это Анатолий, он художник. Ты посмотри какой он замечательный, посмотри.

Она взяла из рук Анатолия полотно и протянула его отцу, при этом сердце ее охватило радостное чувство, на какой-то миг она сделалась уверенна, что только отец посмотрит на это полотно и сразу станет таким каким был когда-то, еще до того как погиб любимый его сын Алексей, и глаза его прояснятся, и быть может даже заплачет он и обнимет их и скажет: "-Да, вот он свет, вот она гармония, вот к чему надо стремиться." Так подумалось Ане, ибо было в ее взгляде на мир, что-то наивно детское и в тоже время высокое, неземное, так за сто лет до нее художник Иванов творил бессмертное свое полотно "Явление Христа народу" и в сердце его горела вера что стоит только людям взглянуть на его работы и очистятся их сердца от скверны и просветлеют души.

Но отец взглянул мутными своими глазами на картину и пошатнувшись закричал:

- Да плевать я хотел на эту картинку и это художника!

И он не плюнул даже а харкнул прямо на огромный залитый расплавленным золотом алмаз солнца.

- Проваливай! - орал он на Анатолия, - Убирайся прочь, щенок ты этакий, иди гуляй, убивай, свергай, рушь, строй, только убирайся прочь! А ты иди сюда! - он схватил своей ручищей Аннушку и потащил было за собой, но та неожиданно и ловко как кошка вырвалась, глаза ее теперь широко были раскрыты и в них бушевало гневное пламя.

- Как ты смел? - закричала она, - как мог ты плюнуть!...

Отец побагровел и сжав кулаки ступил на нее, теперь он всей своей массивной тушей выступил на площадку, он цедил сквозь зубы:

- Ах ты стерва! Родному отцу посмела противиться, а кто тебя кормит, поит забыла? Ты...

- Да уж вспомнил, - выпалила разгоряченная Аня, - уж не ты кормишь! Ты все свои деньги пропиваешь! Забыл уж наверное что я на почте работаю, я семью кормлю, а ты... ты только и можешь что в кабаке нажираться да матушку бить, на большее ты не способен...

- Стерва! - заорал взбешенный отец и размахнувшись дал Ане пощечину, - А ну иди в дом, сейчас я с тобой поговорю, ты у меня надолго запомнишь...

Одновременно снизу раздался крик инвалида с гниющей кожей: "- Так ее, так!" и Анатолий для которого этот удар по щеке Ане был совершенной, дикой и противоестественной неожиданностью, был ударом по его сердцу, он покачнулся в первый миг, а затем уже схватил Аниного отца за руку:

- Не смейте! - только и мог он выдавить из себя.