Аня, подавив рвущейся из груди пронзительный вопль, повернулась и пошла, спотыкаясь на каждом шагу, волоча, за собой едва живого Анатолия, холодное тело которого заваливалось в разные стороны при каждом шаге. Вослед Ане кричал разговорчивый часовой:

- Да замерзнешь ведь дурочка! Куда с ним пошла то?! А ну вернись! Тебе говорю - вернись!

"-Куда я с ним пошла?" - неслось в гудящей от холода и от боли, голове Ани: "-Ведь право, я во всем виновата, зачем я его позвала за собой? Не головой думала, а сердцем и вот теперь из-за меня дуры, этот человек, этот замечательный, прекрасный, талантливый, добрый человек замерзает, разве же дойдем мы теперь до его подвала... конечно же нет, у меня у самой ноги уже одеревенели, вот повалюсь сейчас вместе с ним в сугроб и найдем мы там себе теплую кроватку на все времена... нет это не выход, он должен жить, я должна его спасти, ему нужны лекарства, я даже знаю какой настой и таблетки... но ведь денег то нет... так надо зайти в какой-нибудь подъезд - надо сначала хоть немного отогреться..."

Она поволокла Анатолия к ближайшему дому - огромной холодной каменной громаде, в стенах которой горели, словно входы в непреступные теплые пещеры, окна. Вот и подъезд; немалых трудов стоило Ане открыть массивную дверь, в какой-то миг, она даже испугалась что дверь заперта и что ей не дотащить уже стонущего что-то в бреду Анатолия до следующего подъезда. Но дверь все же открылась и Аня протащила Анатолия в проем. В мутном свете лампочки видна была широкая лестница поднимающаяся вверх и еще одна лестница, спускалась в подвал и терялась там во мраке; дверь в подвал однако была закрыта. Тогда Анечка протащила Анатолия под лестницу поднимающуюся на этажи, так в темноте, нащупала она рукой какие-то смятые коробки и материю, положенную на полу, в углу запищали мыши. Видно это было прибежищем какого-то бездомного, который перебрался в другое место; в воздухе повисла вонь испражнений, но здесь, по крайней мере, было тепло, гудели где-то совсем неподалеку батареи отопления, из-за стен слышен был и гул ветра.

Аня осторожно положила Анатолия на пол и сама села с ним рядом, дышалось тяжело, воздух вырывался из горла с хрипом. Анатолий стонал, вертелся, у него началась горячка - когда Аня положила ему руку на лоб он оказался горячим и покрытым испариной, Анатолий перехватил ее руку и прижал к горящим губам:

- Анечка, - быстро шептал он, - даже не вериться что так недавно с вами познакомился... как кружится голова, все... все кружиться и плывет... Анечка я вам не говорил вы...

- Нет, нет ничего не говорите, - низко склонившись над ним шептала Аня, для которой за часы прошедшие с их знакомства этот человек стал для нее самым близким, самым дорогим и самым любимым, - Все будет хорошо, вы только не волнуйтесь, все будет хорошо, я помогу вам, и все у нас будет хорошо и вы нарисуете еще много прекрасных картин. Так, сейчас я только отдышусь и пойду...

- Я умираю, побудьте еще со мной недолго, - тут его начали душить приступы кашля, а потом слова его перешли в бессвязные стоны.

- Нет я все таки пойду, - сжав все лицо в какой-то непереносимой мучительной гримасе, выдавила из себя Аня.

О знал бы кто-нибудь что творилось на душе ее. Какие штормы, какие бури, сотрясали изнутри всю ее, как что-то резало всю ее, и в то же время возносилась в бесконечном самоотвержении для блага любимого. Да, она знала какое лекарство могло бы помочь Анатолию, знала что и стоит оно не малые деньги и продается в аптеке. И вот когда шли они еще к подъезду, качаясь из стороны в сторону как пьяные, сначала с ужасом отвергла она эту мысль, но вот теперь чувствуя в темноте, рядом с собой умирающего любимого, даже не человека а целый мир, маленькое окошечко в который разорвал и растоптал ее отец, чувствуя что он умирает, вновь пришла к ней та мысль; и теперь разрывала ее на части, с одной стороны если бы речь шла только о ее жизни, то она без всяких размышлений выбрала бы смерть, тому что она собиралась сделать, но здесь же речь шла о жизни человека которого она любила, беспредельно любила с каждым мгновеньем все больше и больше, словно прорвалось в ней что-то так долго сдерживаемое, эти чувства столь яркие, столь сильные что казалось трещало и светилось что-то в душном, наполненном зловоньями воздухе под лестницей.