– Президент, – спокойно заметил Луис, – не будет ли мне позволено указать на вашу ошибку?

– Так это вы и есть Луис Монтеррей, известная кинозвезда, американский гражданин? Нет, – элегантным взмахом руки он отмел эту мысль в сторону. – Раз мы встречаемся в последний раз, я должен допросить вас. Теперь я знаю, почему вы так заинтересованы в сеньоре Хименесе – я знаю, что вы родились здесь. Кажется вы не очень стремились придать этот факт огласке; но ваши американские газетчики наверняка весьма заинтересуются этим после того, как вы умрете. И все североамериканцы узнают, что мы... даго фанатично преданы своей родине. Они поймут. – И когда он на этот раз снова улыбнулся, его улыбка напоминала медленно открывающееся лезвие ножа.

– Нет, президент, – Луис не менее элегантно взмахнул рукой, – я хотел бы только отметить, что когда наша судьба станет общеизвестной – а на Ямайке есть люди, которые узнают, что мы не вернулись, так что огласка не только в ваших руках – это будет означать, что общеизвестным станет и наш успех. Вы хотите объявить, что у генерала Боско вырваны все его зубы?

Повисла продолжительная пауза, прерываемое только приглушенным шумом и бормотанием, доносившимися из радиоприемника. Зазвонил телефон; Миранда поднял трубку, выслушал и снова положил ее.

– Хименес уже должен знать, – сказал генерал.

Луис отвесил самый изящный из своих поклонов.

– Думаю, да. Он знал, что мы вылетаем. Он знает, что сегодня у него над головой нет ни одного реактивного самолета и что к настоящему моменту, – он сверился со своими часами, – уже два часа вполне достаточно света.

– И что? – резко спросил Боско.

– Но генерал Кастильо еще не знает, что его танки и артиллерия вне опасности; он не знает, что его армия могла бы войти в город, как только подойдет сюда. Во всяком случае, пока еще не знает.

Боско развел руками.

– И что же? Как вы предлагаете сообщить об этом Кастильо? Или помешать ему узнать?

– Я ничего не знаю о Кастильо – если не считать того, что ему ужасно хочется узнать, что происходит в городе. Если казнь состоится, сможете вы быть уверены, что он не узнает?

Боско внимательно посмотрел на него, а потом тонко улыбнулся.

– Я могу организовать казнь очень тихо.

– Сеньор президент, – Луис печально и терпеливо покачал головой, словно перед ним находился особенно тупой ученик, – казнить меня как шпиона – это всего лишь одна сторона дела. Тихо убейте меня в спальне гостиничного номера – и что спросят североамериканские журналисты, если окажется, что я ни в чем не виноват?

Боско молча смотрел на него. Потом один из офицеров возле радиоприемника что-то сказал и включил его на полную мощность. Мы услышали рев записанных на пленку труб, тяжелое дыхание любителя возле микрофона и затем торжественный возглас: "Да здравствует освободитель Хименес!".

Миранда и Боско что-то закричали одновременно. Радиоприемник поспешно выключили. Луис спокойно сказал:

– Наконец-то они захватили радиостанцию.

Миранда и второй офицер схватились за телефоны и принялись что-то кричать. Боско взглянул на меня.

– С реактивными самолетами мы бы удержались. – Затем он прислушался к голосам, доносившимся из радиоприемника. – Через пять минут будет выступать Хименес.

Я почувствовал, как возле меня замер Луис. От Хименеса нужна была только одна фраза; если он не сможет воспротивиться желанию сообщить о том, что военно-воздушные силы уничтожены, если забудет, что это может послужить прямым приглашением для слушающей его армии войти в город.