— Мужчины, по-настоящему, не должны душиться. Это дамское, занятие.

— По нашей торговле невозможно, потому прямо от капусты. Приятно бы вам разве было ежели бы от меня капустой несло?

— Можно бы было вымыться.

— Насквозь пропах-с. Впрочем, когда рыбу соленую принимаем, еще хуже бывает-с. А огурцы вы изволили солить?

— Мы никакими этими делами не занимаемся. Мы с сестрой вышиваем да книжки читаем.

— Огурцы занятие чистое-с… Конечно, от капусты пользы больше, нежели от огурца, но рубка капусты интереснее. Тут и для барышень есть занятие: можно кочерыжки грызть, любовные сердца из них вырезать ножичком.

— Хорошо сердце из капустной кочерыжки!

— По своему коварству и бесчувственности — самое женское.

— Дамские сердца мягче мужчинских, — возразила девица.

— Помилуйте, что вы! — заспорил кавалер. — Нешто мало мужчинских слез из-за женской бесчувственности проливается? То и дело в газетах пишут, что поднято неизвестного звания тело с простреленной грудью. Все это от любви-с. Кабы ежели женские сердца были так мягки, как соленый огурец в Великом посту… Впрочем, у нас такой способ солки, что наши соленые огурцы и после вешнего Николы со свежепросольным огурцом вровень. Мы насчет огурцов специалисты и этим товаром хвастаем. У нас мелочные лавочки в Коломне, а к нам за огурцами с Песков присылают.

— Делайте соло-то перед вашей визави, а то вы из-за огурцов и кадриль забыли, — указала кавалеру девица.

Танцевали вторую фигуру. Кавалер вернулся к даме и, делая с ней круг, сказал:

— Соло не чеснок-с. Вот ежели чесноку забыть в огурцы положить, то можно весь бочонок испортить. А ежели черносмородинный лист да укроп, то и еще хуже.

Девица вспыхнула.

— Неужели вы думаете, что так приятно для образованной барышни про огурцы с капустой слушать! Вот уж не девичий-то разговор! — огрызнулась она.

— В таком разе мы сейчас девичий заведем, и это уж будет по вашей части, — нашелся кавалер. — Ягодное варенье изволили летом варить?

— Варили. Ну, и что ж из этого?

— Нет. Я к тому, что малина нынче из-за дождливого лета не удалась.

— А у нас удалась. Только послушайте, ежели вы не можете образованный разговор про театр вести, то хоть бы критику в кого-нибудь из гостей пущали. Все-таки было бы интересно. Смотрите, сколько серого народа на свадьбе и даже ни одного офицера. Вон какая тумба в ковровом платке стоит. Она давеча три груши со стола из вазы взяла и в карман запихала.

— Которая-с? — спросил кавалер,

— Да вот эта в длинных бриллиантовых серьгах и в лиловом платье.

— Это наша маменька-с. Только оне не для чего-либо прочего груши взяли, а чтобы внукам домой гостинца снести.

Девица сконфузилась.

— Я не про эту, я совсем про другую… — заминала она.

— А хоть бы и про эту-с. Не извольте беспокоиться, мы их сами за тумбу считаем.

— Нет, нет, я вон про ту, что в синем платье.

— А в синем платье невестка наша. Вдова-с. Два кабака у ней, и сама кабаками заправляет. Только, разумеется, молодцы на отчете стоят. Это бой-баба-с, а уж вовсе не тумба. Она пятерым мужикам глотку переест.

— Господи! Да что вы все то о мелочных лавочках, то о кабаках. Неужели не можете о театре разговор начать?

— Извольте. Жирофлю недавно в Буффе смотрели.

— Ну и что же? Интересная игра?

— Игра-то интересная, госпожа актриса на совесть свою роль доложила публике, но у меня с новым сюртуком вышло недоразумение.