Как и вчера, мы обедали в холле, и Саймон сидел со мной рядом.

— Мне так жаль, — сказал он, — что я не смог побыть с вами сегодня. Я-то думал, что мы с вами поедем вместе на прогулку… вы, я и бабушка.

— Кажется, для нее погода слишком холодная.

— Возможно, но она ни за что не признается в этом, Ей тоже так жаль, что прогулка не состоялась.

— Вы могли бы договориться с кем-нибудь еще.

— Вы же знаете, что это было бы совсем не то.

— А если бы с вами поехала Дамарис?

Он засмеялся и, понизив голос, сказал мне:

— Об этом я должен вам кое-что рассказать.

Я вопросительно взглянула на него.

— Вы, вероятно, уже заметили, — добавил он, — что иногда для достижения цели приходится идти окольными путями.

— Вы говорите загадками.

— В этом нет ничего странного. Мы с вами как раз и трудимся над решением одной интересной загадки.

Я отвернулась: мне показалось, что Люк пытается подслушать, о чем мы говорим. Но, к счастью, тетя Сара так громко рассказывала о том, как раньше праздновали Рождество, и хотя она повторяла то, что уже рассказывала вчера, она ревностно следила за тем, чтобы никто не пропустил ни слова.

После обеда мы удалились в гостиную на втором этаже. Других гостей в этот вечер не было. Я вела разговоры с сэром Мэтью и ни на одну минуту не оставляла его, хотя прекрасно видела, что Саймон от этого впадает в отчаяние.

Я рано ушла к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь ко мне постучали.

— Войдите, — крикнула я, и вошла тетя Сара.

Она заговорщически улыбнулась мне и прошептала, как бы извиняясь за вторжение:

— Ты ведь интересовалась. Вот почему…

— О чем вы? — спросила я.

— Я скоро закончу его!

Я сразу же вспомнила наполовину вышитый гобелен, который она показывала мне в последний раз, когда я приходила к ней. Она наблюдала за мной. Ее лицо показалось мне очень мудрым.

— А можно мне посмотреть?

— Конечно. За этим я и пришла. Пойдем прямо сейчас?

Я не заставила себя ждать. Когда мы очутились в коридоре, она приложила палец к губам.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас, — сказала она. — Они все еще в гостиной на втором этаже. Еще рано расходиться… для сегодняшнего праздника — второго дня Рождества. А тебе как раз хорошо — ты ведь рано пошла спать. Из-за своего положения. А другие…

Мы поднялись по лестнице и прошли в ее крыло. В этой части дома было очень тихо, и я поежилась — то ли от холода, то ли от недобрых предчувствий — не знаю.

Она вела меня в свою комнату с гобеленами, и видно было, что она волнуется как ребенок, которому не терпится похвастаться своей новой игрушкой. Она зажгла несколько свечей от той свечки, с которой она пришла, потом поставила ее и подбежала к шкафу. Достав холст, она, как и в прошлый раз, растянула его перед собой. Я не могла ничего разглядеть, но ясно было одно: пустая сторона теперь была чем-то заполнена. Я взяла свечу и поднесла ее поближе к холсту. И тут я увидела контуры рисунка.

Подойдя поближе, я разглядела: с одной стороны мертвые тела Габриела и Фрайди, а с другой стороны — легкий набросок карандашом. Здесь было изображено другое здание, было впечатление, что смотришь через зарешеченное окно в комнату, которая выглядела, как тюремная камера. В камере проглядывали неясные очертания женщины, которая что-то держала в руках. Меня охватил ужас, когда я поняла, что в руках у нее ребенок.

Я посмотрела Саре в лицо. При свете свечей все морщины и тени на ее лице исчезли. Она помолодела — более того, казалось, она была не от мира сего.