Он был в курсе всех семейных дел, и когда упомянул о Габриеле, в голосе его проскользнула озабоченность. Я уже знала, что это значит, и хотела было поговорить с ним о здоровье Габриела, но удержалась. Решила сделать это потом. С ним легко было говорить обо всем.

Он сказал, что приглашен к нам на обед в субботу. «Я и моя дочь», — добавил он.

Я была удивлена, что у него может быть настолько взрослая дочь, чтобы ее можно было пригласить к обеду. Он заметил мое удивление, и оно ему польстило. Я думала, ему было лет тридцать пять, но теперь решила, что он, должно быть, старше.

— Моей дочери семнадцать, — пояснил он. — Она обожает ходить в гости. Жена несколько нездорова, поэтому мы обычно ходим вдвоем.

— Я с удовольствием познакомлюсь с ней.

— Дамарис ждет встречи с вами. — Он улыбнулся.

— Дамарис! Какое необычное имя…

— Вам нравится? Это из Библии. Оно упоминается только там, но все же…

Я вспомнила, что говорил мне Люк о библейских именах, и с удивлением подумала, что, может быть, в этих краях принято брать имена из Библии. Я уже собиралась заговорить об этом, но вовремя вспомнила, как мадам директриса всегда говорила, что мое нетерпение граничит с плохими манерами, и сдержалась.

Мы вошли в Ревелз вместе. Доктор послал одного из слуг, чтобы он сообщил о его приходе. А я поднялась в свою комнату.

В тот вечер, когда у нас был званый обед, я была в белом платье. У меня это было единственное вечернее платье, и я решила, что если в Ревелз подобные развлечения будут часты, мне придется заказывать себе новые наряды. Это было белое шифоновое платье, отделанное кружевом, очень простое, как и полагается для молодой женщины. У меня не было никаких сомнений по поводу него, я знала, что хотя у меня было немного одежды, все было сшито безупречно и выглядело элегантно в любом обществе. Волосы я уложила короной, как нравилось Габриелу, и теперь ждала, когда придет переодеваться он. А он все не шел. Я подумала, что он, возможно, еще не пришел домой, и пошла на балкон посмотреть, нет ли его внизу. Его не было видно, но с крыльца доносился звук голосов.

Я уже собиралась крикнуть, нет ли там Габриела, когда низкий мужской голос произнес:

— Значит, тебе не приглянулась наша милая невестка, Рут?

Я отпрянула, почувствовав, что щеки у меня запылали. Говорят ведь, что тот, кто подслушивает, никогда ничего хорошего о себе не услышит. Фанни мне часто говорила об этом. Но уж очень трудно удержаться, если слышишь, что говорят о тебе, да еще не совсем лестные вещи.

— Пока еще рано судить, — ответила Рут.

Послышался смех.

— Уверен, что наш Габриел оказался для нее легкой добычей.

Ответа Рут я не расслышала, а голос продолжал:

— И зачем ты отпускала его так далеко от дома? Ведь там рано или поздно его подхватила бы какая-нибудь охотница за состоянием.

Я была в ярости. Мне хотелось перегнуться вниз и крикнуть тому, кто это говорил, чтобы он вышел на видное место. Хотелось сказать ему, что я понятия не имела о положении Габриела, когда выходила за него замуж.

Я стояла тихо, только чувствовала, что глаза у меня горят. Потом он немного отступил назад, и, перегнувшись через перила, я увидела этого человека. У него были светло-русые волосы, он казался очень широкоплечим. Налицо было некоторое сходство с Рокуэллами, хотя и отдаленное. Потом он стремительно вошел в дом, и я потеряла его из виду. Кто бы это ни был — я возненавидела его.

Пока я шла в спальню, меня била дрожь. Габриел был уже там. Он явно спешил, даже запыхался.

— Я совсем потерял счет времени, — сказал он. — Мне нужно сегодня быть на высоте. Где ты была? Я вижу, ты уже одета.