— Да, этот тип просто несносен. Терпеть таких не могу. Ладно, дорогая, я, пожалуй, немного подремлю. Чертовски устал за эти несколько дней.

Через минуту стюардесса принесла по его просьбе подушку и одеяло. Еще через минуту Фил уже умиротворенно посапывал.

Еще бы ему не устать! Муж принял решение об отпуске с необычной для него поспешностью. И этот непонятно откуда взявшийся коттедж на островах. А сборы? Какое-то помешательство! Вечером собрались, переночевали в лондонском отеле и утром уже были в аэропорту. Он даже запретил говорить своим родителям, куда отправляются, объяснив это тем, что он не хочет, чтобы его беспокоили телефонными звонками, что эти три недели принадлежат только им одним.

Конечно, это очень романтично, но Наташа знала своего мужа. И знала, как он далек от какой-либо романтики. Что же тогда?

Она снова и снова пристально вглядывалась в черты его лица.

Как бы то там ни было, Наташа привыкла к Филу, приняла его в себя, прикипела, как только может прикипеть русская женщина. Да, дурак дураком муженек, да, зануда несусветный, но ведь свой! Рожа-то уже родная, хоть и видеть бы не видела никогда. Он уже часть привычки.

У Филиппа были красивые волосы, ухоженная кожа, строгие, аристократические черты лица. Что-то в нем проглядывалось от отца, но больше черт ему досталось от миссис Гордон. Столь же тонкие, прямые губы, острый подбородок.

Почему же у них так все странно складывается в жизни? Может потому, что они не любили, а просто пользовались друг другом? Она его деньгами и положением, он ее красотой, экзотической непосредственностью, неприхотливостью и нетребовательностью.

Все могло измениться с появлением детей. Да, дети! Наташа мечтала о ребенке отчаянно. Безумно хотелось прижать к груди нежное, маленькое, родное существо. Иногда даже просыпалась ночами, слыша воображаемый плач младенца. И ходила потом до утра по огромному дому, не в силах заснуть.

Наташа достала из большой папки, которую взяла с собой, несколько рисунков. Первые, смешные, несмелые попытки изобразить окружающий мир.

Фил не знал, где она работала. А Наташа сама нашла место добровольной помощницы в маленькой клинике, в которой лечили детей, страдавших страшными заболеваниями. Работала совершенно бесплатно, но испытывала от работы неизведанное ранее удовлетворение. На одном листке изображено странное, но весело улыбающееся существо, и подпись внизу, чтобы не было никаких сомнений: «Дорогая миссис Натали».

Наташа снова сложила рисунки в папку и, глубоко вздохнув, откинула голову на спинку кресла.

Она вдруг поняла, что живет бездумно и бестолково. Благополучие само по себе не приносит радости. Годы летят. Десять лет! Пока осваивалась в чужой стране, пока постигала и переосмысливала себя, что-то незаметно ускользало, уходило сквозь пальцы. Это пугало. Филипп вряд ли бы понял ее. Но отныне все должно было измениться. Наташа склонялась к тому, чтобы простить мужу его интрижку с ненормальной Памелой Дерсон и попробовать все с начала. И хоть пылких слов любви из него и клещами не вытянешь, однако же он бросил все дела и теперь тащит ее на край света (неужели только для того, чтобы их не беспокоили во время отпуска звонками?). Возможно, Фил тоже принял какое-то решение и до последнего держит жену в неведении, следуя логике истого англичанина, привыкшего все держать в себе.

Наташа взглянула на мужа с большей теплотой, чем в последние несколько месяцев, пока тянулась эта неприятная история с Памелой. Улыбнулась, поправила на нем одеяло и тоже закрыла глаза.

2

В Сиднее их авиалайнер приземлился (к величайшему облегчению Наташи) вечером, когда огромный мегаполис уже осветился миллионами огней. При развороте ей посчастливилось увидеть замечательное зрелище — пылающие на фоне закатного неба каменные «паруса» знаменитого здания оперы, ажурный мост и сверкающие небоскребы у кромки моря.