– Оливер, знаешь, она молодая была такая красивая... такая прелестная, когда мы поженились. Как они могут просить меня, чтобы я ее убил? Это непорядочно. Как я могу с ней так поступить?

Джордж глухо всхлипнул, а Оливеру стоило больших усилий сдержать рыдания.

– Ты хочешь поручить это мне? Я просто подумал, что тебя надо поставить в известность... Извини, папа.

Они плакали, но больше уже ничего не оставалось. Женщина, которую оба горячо любили, умерла. Джордж медленно поднялся и вытер глаза.

– Я хочу при этом присутствовать.

– Нет. – Олли решительно был против. – Тебе нельзя.

– Тут не ты решаешь, а я. Это мой долг по отношению к ней. Мы прожили вместе почти пятьдесят лет, и я не намерен ее сейчас бросать. – Слезы снова полились из его глаз. – Оливер, я ее люблю.

– Я знаю, папа. И мама это знала. Она тебя тоже любила. Не расстраивайся так сильно.

– На мне лежит вся вина за случившееся. Оливер крепко сжал руки отца в своих.

– Послушай, что я тебе скажу. Мама уже не была такой, какую мы знали и любили. Она уже давно ушла, и в том, что случилось, твоей вины нет. Может, так и лучше. Если бы она жила, она бы умирала постепенно, не зная, кто она, не помня родных и близких... тебя... внуков... меня... друзей... милых ее сердцу дома и сада... Она вела бы растительный образ жизни в интернате, а если бы это понимала, то очень бы страдала. Теперь она от этого избавлена. Прими это как волю судьбы, как перст Божий, если тебе так больше подходит, и перестань себя казнить. Ни то ни другое не в твоей власти. Просто то, что должно было случиться, случилось. И если мы позволим ей уйти, она будет свободна.

Джордж кивнул, благодаря сына за его слова. Возможно, Олли был прав. Во всяком случае, ничто теперь нельзя было изменить.

Он тщательно оделся: надел темный в полоску костюм, белую накрахмаленную сорочку и темно‑синий галстук, который Филлис купила ему десять лет назад. Выйдя из дома, Джордж поглядел по сторонам, словно надеясь увидеть ее, а потом взглянул на сына и вздохнул:

– Невозможно представить себе, что еще вчера утром она была здесь.

Но Олли в ответ только покачал головой.

– Нет, папа, ты ошибаешься. Ее здесь нет уже давным‑давно. Тебе это известно.

Джордж кивнул, и они молча поехали в больницу. «Какое замечательное утро... – думал Оливер. – В такое утро только умирать».

В больнице они поднялись в лифте на четвертый этаж и спросили дежурного врача. Это был тот же доктор, который говорил с Оливером двумя часами раньше. Он сообщил, что в состоянии миссис Ватсон принципиальных изменений не произошло, случилось лишь несколько апоплексических припадков, что естественно после инсульта. В остальном все было по‑прежнему. Ее мозг окончательно погиб. Жизненные функции поддерживались лишь при помощи аппаратуры.

– Мой отец хочет присутствовать... – объяснил Оливер.

– Все понятно.

Молодой доктор был добрым и проявлял сочувствие.

– Я хочу быть там, когда вы... когда вы...

Голос у Джорджа дрогнул, больше он не смог произнести ни слова. Врач с пониманием кивнул. Он много раз сталкивался с этим, но, к счастью, не очерствел.

Когда они зашли в бокс, с Филлис находилась сестра. Аппаратура ритмично работала и подавала сигналы. На мониторе светилась одна прямая линия, все они поняли, что это окончательный приговор. Филлис лежала спокойно, словно спала. Глаза у нее были закрыты, волосы аккуратно подобраны, руки лежали вдоль тела. Джордж посмотрел на жену и взял ее ладонь, он поднес ее к губам и поцеловал пальцы.

– Я люблю тебя, Филлис... И всегда, всегда буду любить... Наступит день, когда мы снова встретимся.

Врач и Олли отвернулись. Оливер плакал, горько сожалея, что все так сложилось, что мать не пожила еще долго‑долго, что не дождалась, когда вырастет Сэм и будет иметь своих детей.