|
– Тем, что мне нынче придется стелить постель на двоих. – Как только у тебя язык поворачивается выговорить такое? (это я ей). Неужто ты и в самом деле осмелилась бы уложить нас вдвоем? – Еще как осмелилась бы, – отвечала она. – И притом оба вы – как были честными людьми в моих глазах, так такими бы и остались. – Честными? – воскликнула я. – Что за муха тебя укусила, негодница! Каким это образом, при живой жене и живом муже мы могли бы оставаться честными? – А вот каким, сударыня, – сказала Эми. – Я все это рассудила, как только он заговорил, и поняла, что он говорит сущую правду. Он величает вас вдовушкой – а разве это не так на самом деле? Вот уже который год, как мой хозяин не заявляется – ну, конечно же, он умер – во всяком случае для вас он все равно, что покойник, поскольку вам он более уже не муж, а, следовательно, вы вольны и даже должны выйти замуж за кого вам заблагорассудится. Ну, вот, а от него жена ушла и не желает с ним спать – значит, он такой же холостяк, каким был до женитьбы. И пусть вы не можете друг с другом повенчаться по закону, все равно – раз с одной стороны муж, с другой – жена отказываются исполнять свои супружеские обязанности, то вы по всей справедливости имеете право сойтись с ним. – Увы, Эми, – ответила я. – Если бы по закону я и в самом деле имела право выйти за него, поверь: изо всех мужчин на свете я выбрала бы его, и только его. Когда он сказал, что любит меня, у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди! Да и могло ли быть иначе – ты ведь знаешь, в каком положении я была до того – всеми презренная, втоптанная в грязь? Кабы меня не удерживал стыд, я бы прижалась к его груди и расцеловала бы его с тем же пылом, с каким обнимал и целовал меня он. – А там, глядишь, и все остальное, – сказала Эми. – По первому его слову. По мне, так вы и думать не смеете в чем либо ему отказать. Разве он не вырвал вас из когтей самого сатаны? Разве не избавил от горчайшей участи, какая выпадала бедной женщине благородного воспитания? Где та, что способна отказать в чем либо такому человеку? – Ах, Эми, я право не знаю, как быть! – сказала я. – Надеюсь лишь, что он ничего такого у меня не попросит… ах, только бы не попросил! А попросит, я не знаю, что ему и сказать. – Не попросит! – передразнила меня Эми. – Как не так! Уж поверьте мне – попросит и уж, разумеется, получит. Не такая же моя госпожа дурочка! Пока суд да дело, сударыня, позвольте мне вас покинуть – я приготовлю вам чистую рубашку. Негоже, чтобы в первую брачную ночь он увидел вас в несвежем белье. – Кабы я не знала тебя, Эми, за очень честную девушку, – сказала я, – я бы отвернулась от тебя с ужасом; ты выступаешь в защиту дьявола, точно ты его ближайший советник. – Это как вам угодно, сударыня, а только я говорю то, что у меня на душе. Вы сами признались, что любите этого господина, он же явил вам довольно доказательств своей сердечной к вам склонности. Вы оба счастливы, и он считает себя вправе сойтись с другой, поскольку законная его жена нарушила свое слово и от него ушла; и хоть вступить с вами в законный брак ему нельзя, он тем не менее полагает возможным; заключить вас в свои объятия, не нарушая закона о единобрачии. Более того, он утверждает, что в иных странах это принято и даже вошло в обычай . Признаться, я и сама того же мнения, а то, выходит, любая потаскуха, обманув и бросив мужа, на весь остаток его жизни лишает его не только всех удобств супружества, но и вообще каких либо радостей. А это куда как неразумно, да и многие ли в наше время согласятся терпеть такое? Точно так же я рассуждаю и о вас, сударыня. Если бы я не потеряла тогда голову, если бы рассудок мой не был ослеплен любезностью, великодушием и добротою моего нового друга, если бы я своими советчиками избрала совесть и добродетель, я бы тут же выгнала эту Эми вон, как змею, как посланницу дьявола и не посмотрела бы на то, что она так долго служила мне верой и правдой. |
