|
Сам же он твердо решил никогда не заявлять своих прав и был бы только рад узнать, что она благополучна; по его мнению, следовало бы издать закон, дозволяющий вступать в брак женщине, если та по прошествии определенного срока не имеет никаких вестей о своем муже; срок же этот он положил бы в четыре года, как достаточный для получения известия из самого отдаленного уголка земли. На это Эми возразила, что, по ее убеждению, ее госпожа вступила бы в новый брак лишь в том случае, если бы она узнала об его смерти наверное, из уст человека, присутствовавшего на его погребении. – К тому же, – прибавила Эми, – госпожа моя пришла в такое ничтожество, что ни один благоразумный человек не стал бы о ней и думать – разве какой нибудь нищий решил бы обзавестись подругой и вместе клянчить милостыню на улице. Убедившись, что ей удалось полностью обмануть гвардейца, Эми затем рассказала ему о себе – будто некий лакей без средств обманным путем уговорил ее выйти за него замуж. «Ибо, – сказала она, – он ни больше, ни меньше, как самый обыкновенный лакей, хоть и выдает себя за камердинера высокопоставленного вельможи. Вот он и затащил меня сюда, на чужбину, и того и гляди превратит меня в нищенку». Здесь Эми снова принимается выть и причитать, да так натурально, что хоть все это было чистейшее с ее стороны притворство, он полностью ей поверил, от первого до последнего слова. – Однако, Эми, – возразил он, – на тебе изрядное платье; никакие скажешь, что ты стоишь на грани нищеты. – Да чтобы им всем пусто было! – воскликнула Эми. – Здесь все стараются обряжаться, как барыни, даже если под платьем у них ничего другого и не надето. Что до меня, то мне не нужно сундуков, набитых нарядами доверху, – мне денежки подавай! К тому же, сударь, я еще донашиваю одежонку, что мне подарили новые хозяева, к которым я тогда перешла от своей госпожи. Во время этой беседы Эми удалось вызнать у него, каковы его обстоятельства и средства, обещав ему, со своей стороны, что если ей когда доведется вновь попасть в Англию и встретить свою старую госпожу, не выдавать, что видела его живым. – Но, увы, сударь! – воскликнула она. – Навряд ли мне когда доведется попасть в Англию вновь, а хоть бы и довелось, то десять тысяч шансов против одного, что я не повстречаю мою бывшую госпожу – ведь я не знала бы, где и искать то ее, в каком конце Англии! Ах нет, – говорит она, – я и ведать не ведаю, у кого о ней справиться. Если же мне и посчастливилось бы ее встретить, я сама бы не захотела причинить ей такой вред, рассказав ей о вашем местопребывании – разве что обстоятельства ее оказались таковы, что известие это могло послужить на пользу ей, да и вам, сударь, тоже. После этих ее слов он почувствовал к ней еще большее доверие и говорил дальше уже без малейшей утайки. Что до его собственных дел, сказал он, то у него ни малейшей надежды подняться выше того положения, в коем она его застала сейчас, ибо, не имея во Франции ни друзей ни знакомых, – и, что хуже, – денег, ему не на что рассчитывать; не далее как неделю назад, прибавил он, благодаря покровительству некоего жандармского офицера, с которым у него были приятельские отношения, его чуть не произвели в лейтенанты, дав ему под начало эскадрон легкой кавалерии; дело стало за восемью тысячами ливров, кои следовало внести офицеру, исправлявшему эту должность и получившему разрешение ее продать . – Но где мне было достать восемь тысяч ливров? – воскликнул он. – Мне, который ни разу с той поры, как очутился во Франции, и пятисот ливров не держал в руках? – Какая жалость, сударь! – воскликнула Эми. – Ведь если бы вам удалось получить чин, я думаю, вы бы вспомнили мою бедную госпожу и постарались бы ей немного помочь. Бедняжка, наверное, нуждается в вашей помощи – вот как! И Эми вновь ударяется в слезы. |
