Он выключил телевизор и видеомагнитофон и направился в комнату Кьяры. Дверь была открыта, и он вошел без стука. Дочка полулежала на кровати, опираясь на подушки. Одной рукой она обхватила сидевшую на краешке кровати Паолу, а в другой держала изрядно потрепанную игрушечную собачку, которую ей подарили в шесть лет.

– Ciao, papa,  – сказала Кьяра. Она посмотрела на Гвидо, но не улыбнулась ему, как обычно.

– Ciao, Angelo,  – ответил он и подошел поближе к кровати. – Кьяра, как ужасно, что ты это увидела. – Он сам чувствовал, как глупо звучат его слова.

Дочка пристально на него посмотрела, пытаясь понять, нет ли в его словах упрека, но там было только жгучее раскаяние, которого она в силу своего возраста была не в состоянии расслышать и уж тем более понять.

– Они что, правда ее убили, папа? – спросила она. А Гвидо так надеялся, что дочка убежала, не досмотрев до конца. Он кивнул:

– Боюсь, что да, доченька.

– Но зачем? – спросила Кьяра со смесью ужаса и растерянности в голосе.

Он унесся мыслями за пределы комнаты. Он попытался вспомнить о чем‑нибудь возвышенном; попытался подобрать хоть какие‑то слова, чтобы убедить, уверить собственного ребенка в том, что, каким бы подлым и жутким ни представлялся ей этот мир после просмотра злосчастной кассеты, он на самом деле не так уж плох; что зло – это случайность, а милосердие и доброта – то правило, которое движет людьми.

– Зачем, папочка? Зачем они это сделали?

– Не знаю, Кьяра.

– Но они же по‑настоящему ее убили, да?

– Не надо об этом, моя хорошая, – прервала ее Паола, привлекла поближе к себе и поцеловала в макушку.

Но Кьяру не так‑то легко было остановить.

– Убили, да? – повторила она.

– Да, Кьяра.

– Она взаправду умерла?

Паола попыталась взглядом заставить его промолчать, но он сказал:

– Да, Кьяра, она умерла.

Кьяра положила свою потертую игрушечную собачку на коленку и уставилась на нее.

– Кто дал тебе эту кассету, Кьяра? – спросил Гвидо.

Она дернула собачку за длинное ухо, но не сильно, ведь оно уже когда‑то отрывалось.

– Франческа, – проговорила она, помолчав. – Она дала мне ее сегодня утром перед уроками.

– Она что‑нибудь сказала о том, что там записано?

Теперь Кьяра заставила собачку стоять у себя на коленке. Наконец она ответила:

– Она сказала, что слышала, будто я всем вокруг задаю про нее вопросы и что делаю это, наверное, из‑за смерти ее отца. Она решила, что я этим занимаюсь потому, что ты у меня полицейский. А потом она дала мне пленку и сказала: «Посмотри, если хочешь узнать, за что могли решить убить моего отца». – Она принялась наклонять игрушку из стороны в сторону, заставляя ее двигаться.

– А еще что‑нибудь она говорила? Вспомни, Кьяра.

– Нет, папа, только это, и все.

– Ты знаешь, где она взяла эту кассету?

– Нет, она сказала только, что из этой записи видно, почему кто‑то мог захотеть убить ее отца. Вот только я не понимаю, какое ее папа имеет ко всему этому отношение?

– Не знаю.

Паола встала с кровати так резко, что Кьяра выпустила из рук свою собачку, и она плюхнулась на пол. Паола нагнулась, подняла игрушку и замерла на какое‑то время, крепко вцепившись в потертый плюшевый комочек. Потом, очень медленно, она наклонилась к Кьяре, посадила собачку ей на колени, нежно погладила дочку по голове и вышла.

– Кто были эти люди, на пленке, пап?

– Думаю, сербы.